– Это ничего. Мы держим кафе больше для себя и соседей. Туристы часто заходят в ресторан за видом на море, а не за едой. Кто сюда пойдёт? Здесь вон разве что на парковку можно поглядеть. Я каждый раз удивляюсь, когда к нам кто-то незнакомый заходит.
– Но город маленький.
– Это да, но всё равно как-то так получается. Мы по этому поводу не беспокоимся. В таких местах жизнь совсем по-другому идёт. Мы не думаем о том, как бы побольше заработать. Нам просто нравится вот так здесь быть. Отец даже хотел одно время снять вывеску, но мы решили, что получится некрасиво.
С кухни раздался звонок, меж раздвинутых шторок мелькнула белая тарелка. Девушка вскочила и побежала собирать для меня столовые приборы. Я был так сильно удивлён обычной вежливости, заинтересованности в другом человеке, что чувствовал себя некомфортно. Мне было тяжело ответить той же искренностью и открытостью, ведь у себя дома я привык скрываться за дверью кабинета или ничего не выражающей еле заметной улыбкой. Здесь же всё это выглядело так неожиданно, так непривычно, что приходилось ловить себя на мысли, не нахожусь ли я в какой другой стране. Быть может, я, незаметно для себя самого, давно уже перешёл и на другой язык, и на другую передачу мысли, настроился на иную, недоступную ранее волну? Впрочем, отчасти это удивление было наигранным. Я и сам когда-то умел разговаривать на этом языке, но со временем разучился, не имея ни желания, ни возможностей его практиковать. Смотря на своё окружение, я мог только предположить, что этот навык за его ненадобностью атрофировался сразу у всех, а потому мне не о чем сожалеть. Однако столкновение с кем-то, кто умел радоваться жизни и чувствовать себя счастливым без особых на то причин, резко взбудоражило меня, и я вдруг ощутил в груди ноющую пустоту.
Обед и в этот раз меня не подвёл, я с большим удовольствием утолил голод и даже подумал о том, не поужинать ли и здесь тоже, а не в ресторане отеля, но потом решил, что будет несправедливо по отношению ко мне открывать Катрин это секретное место, которое я обнаружил и имею на него теперь какие-то воображаемые права.
– Скажите, – обратился я к девушке-официантке, которая подошла забрать опустевшие тарелки, – а каково здесь жить, когда все туристы исчезают?
– Мне такое время не по душе, но что же поделать. Зимой море ведёт себя прескверно. Разложить на пляже шезлонг я бы не рискнула.
– В таких местах часто бывает, что местные недолюбливают туристов. У вас нет такого ощущения?
– Нет, что вы. Это же какая-то дикая жадность – хотеть оставить всё это только себе. Хорошими вещами хочется делиться, хочется приглашать сюда людей, показывать им красоту, готовить вкусную еду, танцевать на пляже. Это ведь было создано для всех нас. Да и мало кто из местных смог бы здесь жить, не приезжай сюда каждый год столько народу. Так что не беспокойтесь, мы на вас зла не держим.
– Это радует, – ответил я, вновь удивившись такой доброжелательности. – Но, должно быть, здесь не так много перспектив.
– Да, мегаполис из этого города вышел бы никудышный. Но это и хорошо. Поверьте, какая-нибудь невероятная карьера нужна не всем. Кому-то просто приятно утром проснуться под шум моря, выйти на пробежку, подышать свежим воздухом, вечером прогуляться в свете фонарей по променаду, закопаться в тёплом песке на пляже. Жизнь ведь из таких вещей состоит, разве нет?
