Прогулки с Чарой. Из жизни неправильного пуделя - страница 9

Пенсионер Герасимец не любил свою собаку. Терпел. Жена, умирая, наказала кормить и выгуливать Мамуку. И тот честно выполнял наказ своей Марии. А что старый ротвейлер был старику не в радость, видел весь двор. Гуляли они всегда как бы порознь. Хозяин вышагивал, погруженный в свои думы, по дорожке. Пес ковылял где-то сбоку, метрах в десяти. Друг на друга не смотрели. Мы так с Чарой не можем. Если я задумаюсь и какое-то время не оглядываюсь, то она забегает вперед, становится поперек дороги и сердито на меня смотрит. Мол, ты что, а вдруг бы потерялась? Герасимец, судя по всему, потерять своего Мамуку не боялся. Он выходил из подъезда, не глядя на собаку, и возвращался, не глядя. А однажды, будучи нелюдимым и немногословным, выдавил-таки из себя фразу по случаю смерти таксы Глаши: «Собака и есть собака. Что по ней убиваться». Единственно, когда зажигались глаза старика, это при виде своей машины – вечно молодого «Опеля». Гладил капот авто и говорил: «Вот моя собака». Стоявший рядом Мамука угрюмо рассматривал свои лапы. И вот заболел пес. Какое-то время еще выходил гулять, волоча лапы. А потом и вообще не встал. Видели, как Герасимец нес собаку в машину. Потом укатил. «Поехал Герасимец топить свою Мамуку», – невесело пошутил химик Виктор. Но мы ошиблись. Пенсионер с того дня только и делал, что мотался с болящим по ветклиникам. У пса обнаружилось какое-то сложное заболевание позвоночника. Наконец, сделали операцию. Мы все удивлялись, откуда у бедного пенсионера деньги на все эти вояжи и бесконечные процедуры. А операцию, поговаривали, вообще делал немецкий доктор, специально приглашенный. Прошло месяца два, и мы снова увидели во дворе хозяина и ротвейлера. Мамука не гарцевал, конечно, но топал на своих четверых. «А где ваша железная собака?», – спросил пенсионера кто-то из наблюдательных. «Пешком полезнее», – ответил тот. И они побрели, как всегда, соблюдая дистанцию и не глядя друг на друга.

К нам подошел малыш и сказал: «А у меня тоже есть собака» – «Какой породы?» – «Вевнетка». Пришли домой, а в голове все вертелась эта «вевнетка». Полез в интернет. Нет такой породы. Позвонил другу-собачнику – тоже не слыхал. Вечером пошли гулять. У подъезда встретились с хозяином «вевнетки» и его мамой. Спрашиваю: «Как тебя зовут, сосед?» Отвечает: «Вавион». Да что ж такое! Но мама разъясняет: «Ларион». А, говорю… И мы пошли гулять. «Так-то, Чава», – сказал я Чаре и засмеялся. Она хмыкнула. Хозяин вевнетки, Вавион, нас уже не мог услышать.

Сейчас видели с Чарой падающую звезду. И вот ведь, знаешь, что никакая это не звезда, а так, пылинка из космоса, сгоревшая в нашей атмосфере, а фантазий. Чего-то вдруг стало жалко вечность. Мгновению дано сверкнуть звездочкой на небе, а ей – никогда. Лежит, раскинулась, невидимая в своем беспредельном пространстве, и шевельнуться не смеет, знак какой подать, чтобы заметили на земле, закричали: «Смотри, смотри вечность пролетела!» Не заметят, не закричат. И ни одно живое существо даже хвостиком не вильнет, хоть коснись она своей незримой дланью его мокрого носа. Так думал я, запрокинув голову в небо. Рядом, как всегда, подражая мне, тянула мордочку к звездам Чара. И вдруг вздрогнула, чуть отпрянула и, чихнув, завиляла хвостиком. Вечность ее коснулась.

«Цара, Цара, ох, она мине узнает! Как шшинок скачит». Маленькая старушка ласкает прыгающую на нее Чару. Когда отходим, мой товарищ по утренним собачьим прогулкам, хозяин пуделихи Мары, спрашивает: «Что за говор?» Я предположил – вятский. Надо же как-то подтверждать свое университетское образование. Но предположил не твердо. А тут как раз на встречу специалист, хозяин таксы Хорея. Помнится, он когда-то отрекомендовался филологом (не Хорей, а хозяин). Изложили ему предмет разговора. Я, как мог, передразнил старушку. «Вятский говор», – не дослушав меня, сказал филолог. Я распрямил плечи. «Надо же, – уважительно посмотрел на него хозяин Мары, сам химик по образованию. – А как же это вы так определяете?» – «Видите ли, – ответил наш образованный собеседник, – тут все просто, этим говорам присущи такие основные языковые черты, как смычно-взрывное образование задненёбной звонкой фонемы…». Мы хором сказали: «Как интересно» и учтиво раскланялись. Когда отошли подальше, я сказал химику: «Теперь вы поняли, с каким интересом я слушаю ваши былины о катализаторах и катализах?» Чара громко тявкнула. Не удержалась. Ей эти лекции по химии во где!