Прогулки с Пушкиным - страница 3

Андрей Донатович был душой дома, но его мотором служила Марья Васильевна. В подвале она завела типографию, где печатала необычные книги и такой же причудливый журнал – “Синтаксис”, в котором мне довелось много лет печататься. Когда везло – в одном номере с текстами Синявского, каждый из которых был кристаллом вольной поэтики.

Советская власть всегда сажала не тех. На ее месте я бы наказал не Синявского, а, скажем, Брежнева, который развязал чудовищно бессмысленную войну. Она ведь погубила режим вместе с коммунизмом и прочими революционными ценностями, к которым Синявский относился отнюдь не однозначно, что ему не помогло.

Одно время с ним в лагере сидел мой друг и начальник Юрий Гендлер. Синявский писал подпольные книги, Гендлер их распространял, оба оказались в одном мордовском бараке. Юра рассказывал, что заключенные относились к Синявскому с пиететом. Среди прочего и потому, что на допросах следователь уговаривал Синявского сбрить бороду – “чтобы зэки не подпалили”. Видимо, борода в чекистском сознании связывалась с фрондой. Так или иначе, Синявский бороду отстоял и заслужил уважение. Оно выражалось в том, что кино в лагерном клубе он смотрел не на общей скамейке, а на индивидуальном стуле: “ты царь”, сиди один.

Поразительно, что Синявский, которого ценили и зэки, сумел возбудить к себе вражду и вызвать бурю негодования трижды. Первой на него обиделась советская власть, решившая, что он ее свергает. Второй раз Синявского невзлюбила эмиграция, вменявшая ему в вину “низкопоклонство перед Западом”. И опять – мимо. Синявский, за исключением, может быть, одного Высоцкого, которого он же и открыл, был самым русским автором нашей словесности. Третий раз Синявский попал в опалу как русофоб. Характерно, что Пушкина от Абрама Терца защищали люди, которым так и не удалось написать грамотное предложение.

Синявский с полным на то основанием считал себя основателем второй, то есть альтернативной по отношению к советской, литературы. И не потому, что он ее написал, хотя и поэтому тоже, а потому, что понял первую, как никто другой.

Раньше других Синявский раскрыл природу официальной словесности и наметил маршрут бегства из нее в самиздатской статье “Что такое социалистический реализм” (1957).

Обогнав на поколение современные ему художественные течения, Синявский обнаружил, что место соцреализма не в журналах и книгах, но и не на свалке истории, а в музее. Соответственно изменилось и отношение к теории, ставшей музейным экспонатом. Констатировав кончину соцреализма, задолго до того, как это стало известно его эпигонам и классикам, он ставил этот художественный метод в один ряд с другими, что и позволяло начать игру с мертвой эстетикой.

Синявский уже тогда давал ясные рекомендации по обращению с покойным. “Для социалистического реализма, если он действительно хочет создать свою «Коммуниаду», есть только один выход – покончить с «реализмом», отказаться от жалких и все равно бесплодных попыток создать социалистическую «Анну Каренину» и социалистический «Вишневый сад». Когда он потеряет несущественное для него правдоподобие, он сумеет передать величественный и неправдоподобный смысл нашей эпохи”.

Эту задачу решило последнее течение советской художественной культуры – соц-арт, прежде всего – работы Виталия Комара и Александра Меламида, которые реконструировали соцреалистический идеал и довели его до логического и комического завершения.