– Не майский жук! А другой. Навозный! Очень полезный жук! Человек насерит, а жук убирает!!!!
Сережа был страшно доволен, что сказал такую длинную фразу. Повторил, однако, на немом для всех. Другие кивают согласно, правда, мол, полезный жук! Говно на дороге валяется, а жук в шарики скатывает и убирает!
Вот, думаю и «история»! Вот вам и профессор-египтолог! Нет уж, придется разобраться с этим жуком – Эдуардом Наумовичем. Нашел, про что на уроке детям рассказывать! Про навозных жуков! Ну, при чем тут навозные жуки? Но, потом подружились мы и часто вспоминали эту забавную историю. А с жуком дело вскоре прояснилось: навозный жук – скарабей – один из главных Египетских символов.
Но сегодня инспекторам, по счастью, достался урок по Древней культуре Греции. Так что прослушали все дружно историю про Медузу Горгону! И все были довольны, слава Богу. Потом ребята еще два урока шипели, змей изображая, которые вместо волос на голове Медузы живут, ну это ладно, главное товарищей проверяющих не рассердить.
Вот и день к концу, вроде все спокойно, повезло в этом году, не злая комиссия, лояльная. И шёпоток по классам – уехали! А тут как раз и переменка! Стоим в коридорчике, обсуждаем. Вдруг, уборщица наша, тетя Клава к нам подходит, а сама – белее снега. Что, говорим, случилось, тетя Клава? Неужто, укорили тебя? А тетя Клава-то прежде в реанимации служила. Такой чистоты как она в училище держит – ни в каждой больнице найдешь. «Да, – отвечает тетя Клава, – подсуропили ваши воспитаннички. Чуть сердце мое не оборвалось в одночасье».
– Что ж такое произошло, Клавдия, Пантелеймонова? Вы уж скажите нам, не томите!
– Перед комиссией отдраила я школу на совесть, да, небось, сами все видели, не вру ведь, а?
– Да что вы, теть Клава! Да такой чистоты мало где увидишь, а нынче-то и подавно!
– Ну, правда, ведь действительно… Особенно ватерклозеты я тщательно помыла. Думаю, вот пойдет кто из инспекции по малой, а то и по большой нужде! Ну, а мне не стыдно будет. Не хуже чем в ихнем Париже!
Тут мы все рассмеялись. Любит Клавдия Пантелеймоновна на Париж сослаться, в котором не бывала никогда. А она тем временем продолжала.
– Но вышло-то не так. Вся комиссия, как один, решила по туалетам пройтись, проверить как там с санитарией. И меня с собой зовут, при нас ответ держать будешь, мол, ежели что. Ну, я спокойно с ними и пошла – знаю же, что у меня все в лучшем виде намыто. Два этажа прошли, где старшие ребята занимаются – инспектора не нахвалятся. Не к чему придраться. Даже зеркальцем светили под ободками унитазов. А на третьем этаже, где малыши – конфуз случился!
– Да что ж там такое могло быть, тетя Клава? Накурил кто в туалете?
– Если б накурил, тогда б ладно… Куча огромная, на полу, прямо около раковин лежит! Свежая, видно! А смердит – жуть!
– Ах ты, Господи, да неужто???
– Да уж… Комиссия-то как вошла, так столбом и стоит. И молчат. От вони кто платочком, кто руками носы укрывают, но не уходят. Все, думаю, еще за счастье, если на улицу в одночасье вышвырнут! А ежели – «вредительство» заподозрят… Тут сердце у меня и оборвалось.
– А что председатель-то? Что сказал?? Господи, да вам-то еще ничего, а завучу-то… Тут и сухари не помогут, ежели решат что «вредительство»…
– А председатель, получается – святой человек. Из «бывших», видно, скрывает только. У меня глаз-то наметанный. Скромный такой, в шляпе и очках. Ни слова до этого не произнес, а тут, как молчание-то затянулось, он и говорит: «Завидую я этому человеку!» А потом, как ни в чем не бывало: «Пойдемте дальше, товарищи, обедать пора!» Так они все враз повернулись и ушли.
