– Глуша! – Крикнул во всё горло.
Послышался металлический грохот, и через секунду в комнату вбежала Гликерия.
– Что случилось? – Глаза большие, испуганные.
– Неси мыло, бриться буду.
– Фу ты, напужал-то как. Чего орёшь, будто скаженный?
– Неси, говорю. Да побыстрей.
Через минуту Гликерия принесла наведённый в стаканчике мыльный раствор и помазок, протянула мужу.
Гордей щупал бороду и хмурился.
– Случилось что? – Снова с тревогой посмотрела на мужа. – Что это у тебя?
– Где?
– На бороде. Вроде как перекосило лицо.
– Сам не пойму. Шишка какая-то.
– Болит?
– Не болит вроде. – Гордей поболтал помазком в стакане. – А ну постой пока. Не уходи.
Намылив подбородок, он аккуратно провёл лезвием по выпуклости, странная шишка выпирала из-под щеки бесформенным бугорком.
– Господи, это ещё что такое? – Гликерия прижала руки к груди и запричитала: – Что с тобой творится, Гордей? Что за напасть на тебя навалилась? То пальцы скрючило, смотреть страшно, теперь лицо уродует. Что за хворь такая? Говорила, надо было сразу к дохтуру идти. Не просто так шишаки эти на пальцах повылазили, вот теперича и до лица добрались. Прошу тебя, пойдём к дохтуру, вдруг ещё не поздно остановить заразу эту. Может, ещё можно вылечить.
***
В светлой приёмной Матвей Еремеевич нервно постукивал карандашом по столу.
– М-да… Непонятно.
От этого постукивания Гордея затошнило.
– Я ещё в первый раз предположила, что он инопланетянин. – Сверкнула голубыми глазами Лидочка.
– М-да? – Матвей Еремеевич не отрывал глаз от шишковидного нароста. Рука с карандашом замерла в подвешенном состоянии.
– Что за чушь! – вступила в разговор пожилая дама, сдвинув очки на нос. – Скорей всего это какое-то редкое заболевание лимфатической системы.
– М-да? – Рука опустилась, и карандаш застучал быстрее.
Гордей снова пощупал шишку, он щупал её через каждые полминуты, всё больше убеждаясь в том, что шишка растёт. Причём разрасталась она не только наружу, но и внутрь.
– А что скажете вы, Матвей Еремеевич? – Глаза Лидочки заиграли голубой лазурью.
Карандаш на секунду замер.
– Резать. – Карандашная дробь ознаменовала окончательный приговор.
***
– Ох, Гордей, Гордей! – Гликерия утёрла платком глаза. – Что же теперь будет?
– Как будет, так будет.
– Зачем ты сбежал, зачем дохтура не послушал? Вона как тебя разнесло, а только полдня прошло. Страшно мне смотреть на тебя.
– Так и не смотри вовсе, раз страшно.
– Я-то ладно, а как на улице покажешься, ведь шарахаться начнут. Может, и правда, лучше было отрезать её, чтобы дальше не пошло.
– Да отстань ты!
Гордей вышел из комнаты, но задержался в коридоре. Нервное состояние отняло силы. Тошнило, ноги подкашивались. Немного подумав, он отодвинул занавеску и прошёл в нишу. Диван скрипнул под грузным телом. Гордей вытянулся во весь рост и через минуту заснул. Проходя мимо, Гликерия печально посмотрела на широкую спину мужа и, вздохнув, задёрнула занавеску.
В хлопотах пара часов что минута. Приготовив обед, Гликерия на цыпочках вернулась в коридор и заглянула за занавеску. Гордей не спал, он смотрел в потолок и тяжело дышал. Она хотела незаметно уйти, но он позвал:
– Иди сюда.
Она присела на диван рядом с ним.
– Что, Гордей?
– Сон мне снился странный, вроде в яме я, а сверху ворон кричит.
– О божечки!
– Я из ямы вылезти пытаюсь, а земля под ногами чавкает, небо гудит и колокол церковный бьёт.
– Это всё из-за переживаний…
