Аннушка стянула шёлковую блузку, скинула туфли и ступила в гроб. В углу что-то скрипнуло.
– Ой! – вскрикнула Аннушка и присела, вглядываясь туда, откуда появился звук.
С трудом ей удалось разглядеть лишь тёмное пятно странной формы. «Это же охапка полыни!» – вспомнила и улыбнулась.
Сто раз она лазила на чердак, детьми они с Вовкой проводили тут все вечера. Она знала здесь всё: каждый закуток, что и где лежит. Полынь, собранная матерью ещё три года назад как средство от блох, которые внезапно откуда-то появились в их доме, давно высохла, но свой горьковатый аромат сохраняла.
Аннушка легла и закуталась в одеяло. Сквозь прореху в крыше она смотрела на холодную луну, которая висела над Землёй, как чуждая этому миру реальность. Думала о Борисе и о том, что между ними произошло что-то непонятное, похожее на эту луну, такое же холодное, но всё ещё светлое. «Это ведь не ссора?» – спрашивала сама себя. «Это просто, как непогода, после которой будет опять солнечно», – успокаивала ниоткуда взявшуюся тревогу.
В углу снова скрипнуло, потом зашелестело, и вдруг вспорхнув, пролетело над головой и опустилось на балку. Стянув углы одеяла, Аннушка вжалась в гроб. Огромная чёрная клякса закрыла оконный просвет. Голова с заострённой макушкой втянута в чёткую линию сомкнутых крыльев. Аннушка не видела глаз существа, но чувствовала его тяжёлый, придавливающий взгляд. Горло перехватило, будто кто-то сжимал его железными тисками.
«Иди сюда…» – зашумело в ушах.
«Господи, спаси и сохрани», – помолилась про себя Аннушка, немея от ужаса. Чёрное пятно дёрнулось, вытянуло в её сторону шею и зашипело.
– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси меня грешную, – выдавила из себя Аннушка и, откинув край одеяла, размашисто перекрестилась.
От взмаха руки сущность встрепенулась, издала протяжный клокочущий стон, затем, резко раскинув огромные крылья, вспорхнула и, сжавшись в комок, вылетела в чердачное окошко.
***
На миг маякнув, рассвет разлился по двору яркими летними красками. Чердачное утро опутано серебряной паутиной. Солнечный свет, просочившийся в прореху крыши, скользит по лицу узкой полоской. Откинув края одеяла, Аннушка потянулась, открыла глаза и тут же зажмурилась. Какой слепящий этот луч, не даёт глаз открыть! Села, потёрла веки, посмотрела в угол. Растрёпанный стог сухой полыни накренился косматой макушкой. Тонкие веточки, увешанные миниатюрными седыми соцветиями, торчат в разные стороны. Посмотрела на мутное чердачное окошко. Запыленное стекло едва пропускало свет. Окно было глухим, ни открыть, ни закрыть, и уж тем более вылететь…
– Тьфу ты, приснится же такое! – улыбнулась Аннушка.
И всё-таки отчего-то ей стало не по себе. Она смотрела на окно и не могла оторвать от него взгляд. На мутном стекле виднелось размытое очертание страшного, перекошенного гневом лица. Злющие глаза смотрели прямо на неё холодным пронизывающим взглядом, а поджатые губы будто цедили в её сторону проклятия.
– Ха-ха-ха! – громко и совсем невесело рассмеялась Аннушка и потянулась за блузкой.
Завязывая на груди бант, она старалась не смотреть на окно и, словно выговаривала кому-то, бубнила под нос:
– Глупости! Померещилось! Ха-ха! Это Лёнька пальцем по стеклу вывел. Он маленьким всегда на окнах пальцем рисовал. Надо вымыть…
Перебирая руками юбку, она обнаружила на полотне небольшое отверстие. Дырочка имела странные, будто обугленные края. Аннушка нахмурилась – почти новая юбка была испорчена.
