Проклятье тирольского графа. Книга 2 - страница 15

– Как знаешь. Мне надо идти, – предупредила я.

Ещё несколько поворотов и я оказалась около резного каменного входа.

Не то здесь когда-то была часовня, не то склад или кастелянная. Стрельчатые окна в торце. У меня даже в глазах потемнело от света. Прикрыла глаза рукой, зажмурилась. Потом с усилием разлепила левый, выключила фонарь. Телефон разрядился наполовину. Надо было экономить батарею.

На стеллажах, устроенных возле стен, лежал различный хлам: стопы старой одежды, разного вида оружие и рыцарские доспехи, скорее всего недокомплект, столовое серебро – большей частью гнутое и покорёженное, конская сбруя и сёдла, оставшиеся от давно уже околевших лошадей.

Вместо алтаря в самом светлом месте часовни был оборудован верстак. Молотки деловито блестели металлическими боками, шильца и отвёртки напрягли хоботки, и только клещи позволили себе вытянуть уставшие ноги. Поверхность стола местами была прожжена, кое-где в неё впиталось масло. По всему было видно, что здесь работали.

Кому понадобилось превратить часовню в мастерскую? Кому, кому – тому, кто не хочет, чтобы его доставали привидения. Не будут же они шастать в часовню, даже заброшенную.

И тут я поймала себя на мысли, что с тех пор, как вошла в часовню, ни разу не слышала шагов моего преследователя. Ни вялых, ни бодрых, ни прячущихся, ни осторожных, никаких. Кресло мастера казалось удобным и совершенно не грязным. Я опустилась в него, откинулась на спинку.

– Эй! – крикнула я в коридор. – Заходите в гости! У меня окно в расписании, принимаю в порядке очереди!

Если мне и послышался какой-то слабенький звук, то он точно не пересёк порога часовни.

– Могу передумать!

Но видимо, призракам было не до меня.

Высокие потолки испустили последнее эхо, стрельчатые простенки насторожились, внимательно чувствуя каждый мой шорох, каменные колонны наполняли спокойствием маленький зал. Вот возьму и останусь здесь! Чтобы меня тоже никто не доставал. А что? Привидениям сюда хода нет. Старому херру тоже вход заказан, это уж я устрою! Кровать будет слева. Можно отгородить её какой-нибудь ширмой. Точно, сделаем так. Справа устроим ванну. И свет надо будет провести, обязательно. Дрянь всю эту ломаную выкину в коридор! Обед пусть тоже сюда таскают. Какая им разница – то ли в гостиницу, то ли в подвал. До входа донесут, а стол я уже как-нибудь сама накрою. Скатерти пусть принесут и постельное, и вещи мои не забудут.

Вещи положим вот в этот шкаф. Я потянула резную створку. Снова какой-то хлам. Пусть старый херр его забирает! Надо было с чего-то начать, раз я решила навести порядок. Инструменты долой! Я грохнула ящик на стол. Тяжёлый, зараза! Корзина со швейкой и разными лоскутками. Туда же! Стопка кожаных ремешков и шнуров. Эх, навертеть бы из них плёток и разогнать бы тут всех как следует! Ладно, займусь на досуге, если руки дойдут. Внизу какие-то папки с бумагами. Подписаны невозможным готическим шрифтом. Что это? "План перестройки гостиницы". Ясно, плиты не забудьте подключить. "Реконструкция башни". Давно пора, сгнила уже ваша башня.

А это что? "Ткаченко Юлия Михайловна". Вполне себе даже по-русски. Руки у меня задрожали. Что значило моё имя на папке? Стоит ли её открывать?

Я вдохнула, выдохнула и резко открыла папку.

Ткаченко Юлия Михайловна. Родилась, училась, окончила. Ну, это всё я и так знаю. Рост, вес, группа крови. Объём бёдер, груди, талия, размер обуви. Документы прямо на Мисс Тироль, залюбуешься. Выписка из медицинской карты. Вот почему они из поликлиники пропадают. Надо будет участковому терапевту на вид поставить. Сведения о родителях. Об отце совсем ничего. "Сведения об отце для наших целей особого значения не имеют". Значит, профессор Уральского университета – птица не вашего полёта? Прости, папа. Царство тебе небесное. Зато на маму материала чуть ли не больше, чем на меня. Все основные жизненные даты. Копия газетой статьи: "Многообещающая молодая художница". Мама на фоне выставки своих картин. Это ещё до смерти папы, это ещё когда я в школу не ходила. Видела я эти картины. Классе в четвёртом достала их с антресолей, расставила по табуреткам. Сделала красоту. "Правда, мам, как в музее?" – я потащила её в зал, только она пришла с работы. Мама была ошарашена. С минуту смотрела по сторонам, потом вдруг побагровела: "А ну, марш в свою комнату! Бардак развела!" "Мам! Ты чего?" "Ничего!" – она толкнула меня в спальню и захлопнула дверь. Я помню, как плакала от обиды. Мама мне так ничего не объяснила. Картины я через несколько лет нашла в подвале. Была там, как оказалось, клетушка, навроде кладовки. В подвале было темно и немного страшно. Не помню уже зачем меня туда занесло, но там я и нашла картины. Спрашивать ничего не стала, лишь убедилась, что крысы и сырость им не угрожают. Наверно маме было неприятно вспоминать свою художественную молодость, она уже к тому времени работала штукатуром на стройке.