– Что с ним случилось? – требовательно спросил Уортроп.
– Старец призвал его – ви-тико.
Доктор издал слабый стон.
– Я понимаю, но спрашиваю о том, почему его так изувечили и бросили гнить? Твои люди так поступают, Джек Фиддлер?
– Каким мы его нашли, таким и оставили.
– Почему?
– Он не принадлежит нам. Он принадлежит аутико.
– Аутико убил его.
– Эха.
– Содрал с него кожу, посадил на дерево и сделал это. – Монстролог сунул руку в рюкзак и достал орган, который когда-то делал живым Пьера Ларуза. Сержант Хок сглотнул воздух – он не знал, что Уортроп взял сердце с собой. Наш хозяин спокойно принял смертельное приношение и бережно держал его в заскорузлых ладонях, изучая при свете костра.
– Тебе не надо было этого делать, – укорил он Уортропа. – Ви-тико будет зол.
– Мне плевать, будет он зол или нет, – сказал доктор. Он сделал нетерпеливый знак Хоку, который медлил с переводом этого замечания. Он продолжал голосом, исполненным негодования: – Меня не касается, что на самом деле произошло с Пьером Ларузом. Это дело сержанта Хока и его начальства. Я пришел за своим другом. Ларуз взял его в лес, а вернулся только Ларуз.
– Мы не берем того, что принадлежит ви-тико, – сказал шаман. – Вы оставили для него остальное?
– Нет, – ответил Хок, – остальное мы захоронили.
Фиддлер испуганно затряс головой.
– Намоя, скажите, что вы этого не сделали.
– Где Джон Чанлер? – настаивал мой хозяин. – Он тоже принадлежит ви-тико?
– Я огимаа. Если ты огимаа, как мне говорит Джонатан Хок, то ты поймешь. Я должен защитить свой народ.
– Значит, ты знаешь, где он?
– Я скажу тебе, монстролог Уортроп. Ларуз, он приводит ко мне твоего друга. «Он охотится за аутико», – говорит он. И я говорю твоему другу: «За аутико не охотятся; аутико охотится. Не смотри в Желтый Глаз, потому что, если ты посмотришь в Желтый Глаз, то Желтый Глаз в ответ посмотрит на тебя». Твой друг не слушает моих слов. Его атка’к изогнутая, она кривая, она не течет плавно к миси-манито. Они все равно уходят. Они призывают аутико, но ты не можешь призвать аутико. Это аутико призывает тебя. Я видел это. Я огимаа, я защищаю свой народ от Желтого Глаза. Твой друг не ийинивок. Ты понимаешь, огимаа Уортроп? Мои слова доходят до твоих ушей? Я тебя спрошу так: вскармливает ли лисица медвежонка или сосет ли олень-карибу волчицу? Аутико стар, стар как кости земли. Аутико был, когда еще не было произнесено первое слово. У него нет имени как Джаувуно-гиджиг-гаубоу или Уортроп, это мы называем его аутико. Его дорога – это не наша дорога. Но наша судьба – это его судьба, а его – наша, потому что, проснувшись утром, скажешь ли ты: «Поскольку я ел вчера вечером, то мне больше не нужно есть?» Нет! Его голод – это наш голод, голод, который никогда не утолить.
– Тогда зачем отдавать ему Ларуза на закуску? – спросил доктор и сам отмахнулся от собственного вопроса. – При всем моем уважении, окимакан, у меня нет никакого желания обсуждать тонкости анималистической космологии твоего народа. Мое желание гораздо проще. Ты либо знаешь, что случилось с Джоном Чанлером, либо нет. Если знаешь, то я надеюсь, что ты как порядочный человек поделишься со мной информацией. Если нет, то мне здесь больше нечего делать.
Огимаа племени чукучанов посмотрел на безжизненное сердце в своих ладонях.
– Я защищу свой народ, – сказал он по-английски.
– А, – сказал монстролог. Он посмотрел на Хока. – Я понимаю.
