– Зачем врага от боли избавлять?
– Вы меня закрыли от псов. Я знаю. Это из-за меня раны…
Резко на ноги вскочил и выбил мазь у меня из рук.
В глазах языки пламени дергаются, и брови ровные на переносице сошлись.
– К девкам иди. Хватит дурью маяться, вы, смертные, ни на что не годные, кроме как подыхать под навскими владыками, раскинув ноги в стороны.
А я на его голый торс смотрю, и дышать становится нечем, кожа лоснится от бликов разведенного невдалеке костра, мощное тело, напряженное, жилистое. Каждая мышца рельефно прорисована, на груди все те-же иероглифы и какой-то орнамент там, где ребра. Он дышит, а его живот плоский то поднимается, то опадает с тонкой полоской волос, убегающей за пояс узких штанов. Подняла взгляд на его лицо, и щеки полыхают от того, что осмелилась нагло рассматривать, с глазами князя встретилась, и в горле пересохло с такой силой, что я даже сглотнуть не смогла. На меня еще никогда так не смотрели, мне показалось, что от этого взгляда я сама плавлюсь изнутри, горю. Голод в глазах его первобытный, мужской или плотоядный – я так и не поняла, но от этих завораживающих змеиных глаз все тело задрожало, и волны невозможного удовольствия по нему растекаются, и соски снова сжимаются в тугие узлы, и хочется, чтоб снова их трогал… как там в воде.
– Врожка! – рявкнул так, что воздух задрожал и уши заболели, – почему простоволосая ходит и лицо не закрашено?
Врожка как из-под земли появился, то на меня смотрит, то на барина своего.
– Так обтерлось. Прыгали-скакали. А краску наносить некому. Пелагеи нет.
– Накидку ей найди самую грязную и засаленную, волосы сажей обмажь. Пусть их спрячет и лицо капюшоном закроет. С Таиром в конце самом поедет. Что у других с лицами?
– Я не проверял, барин. Но могу проверить.
– Проверь. Как к границе приблизимся, чтоб не пялились на девок стражи лесные. Повозки нет с нами. Одноглазый ошалеет, черт наглый, и начнет требовать, кого не положено.
– А кого не положено? – округлил глаза Врожка. – По правилам любую забрать может.
Князь сверкнул глазами, и шут скукожился весь, подобрался.
– Изыди, Врож, не зли. Не то в довесок с откупом пойдешь. Рубаху мне найди чистую.
Врожка меня за руку схватил и как раз за собой потащил, как вдруг стал словно в землю вкопанный.
– Чтоб меня черви навские живым обгладывали!
– Что такое?
– Ваши раны….
– Что с ними? Гниют?
– Нет… то есть их нету.
Я сама от удивления замерла – вся спина воеводы чистая, словно и раны ни одной на ней не было никогда. Только дракон уродливый крыльями колышет, когда князь напрягается или руками шевелит.
– Пелагея зелье, значит, новое состряпала.
– Нет. Зелье то же, что и всегда. Я спрашивал, когда брал. Да и что сучка старая уже может наварить, все одно и то же веками. Черное колдовство вне закона, а белым она и так промышляет.
Они друг на друга посмотрели, а потом на меня.
– Та нет. Смертная – она бесполезная. О мире нашем вряд ли представление имеет.
Я медленно выдохнула и стараюсь на склянку с красной мазью не смотреть, чтоб и они не увидели. И самой страшно – откуда знаю все это, или кто в уши нашептывает. Проклятое место. Не знаю, что с ним не так, и все страшнее становится и тревожнее.
Дальше Врожка распорядился, чтоб воины нас везли каждый в своем седле. Я теперь с кем-то другим сидела, от него пахло невкусно и неприятно, и руки меня держали иначе совсем, локтем давили к себе, как неживую. Словно трогать запрещено было ладонями. Я взглядом князя поискала, и когда нашла, пальцы сами сжались в кулаки – с ним Забава теперь ехала впереди, я по накидке узнала – она у нее цветами расшитая, как она сказала – мамки да няньки к ритуалу великому ее готовили. Она одна предназначена Вию. Я даже забыла про Вия этого, одно имя в дрожь бросает и Гоголевские повести напоминает. Только сейчас не от ужаса все тело напряжением сковало. А у меня только одно в голове пульсирует – а князь девку эту черноволосую тоже ладонями держит или локтем? Трогает ли ее длинными пальцами?
