– Ну-ну, сестра! Не стоит обижать нашу гостью! – воскликнула тётя Шарман. Она наклонилась, чтобы посмотреть Хэдли в глаза: – Пойдём, я помогу тебе устроиться.
Но сперва тётушки провели для неё экскурсию, протащив по длинным коридорам, увешанным портретами солидных особ: почти все они были древними стариками, с неприязнью взиравшими на Хэдли. Она спиной чувствовала их взгляды, когда проходила мимо. Все остальные поверхности были покрыты обоями. Обои в полоску, обои в горошек, обои с розочками размером с головку латука. В конце концов от этой пестроты у девочки закружилась голова. Каждое окно было обрамлено тяжёлыми плотными портьерами, перетянутыми витыми золотыми шнурами – такие Хэдли видела на похоронах и в старых фильмах.
На первом этаже располагались холл, кухня и парадно обставленная столовая. И если планировка первого этажа удивляла, но не более того, то на втором всё оказалось гораздо хуже. Насколько девочка могла судить, второй этаж представлял собой беспорядочное скопление комнат, большинство из которых было захламлено пыльным барахлом. Она бы совершенно запуталась здесь, если бы не постаралась запомнить какие-то особенные детали. Так Хэдли сумела придумать им названия. Комната с чучелом вороны под круглым стеклянным колпаком. Комната с книжными полками и резным тотемным столбом. Комната с облупившейся краской на стенах. Комната вся в зеркалах. Комната с манекенами в военных мундирах.
– У вас столько необычных вещей, – Хэдли попыталась проявить вежливость.
– Да, – гордо подтвердила тётя Шарман. – Множество чудесных вещей.
На третьем этаже оказались ванные и спальни.
– Тебе должна быть интересна лишь одна спальня, – сказала тётя Максин, открывая дверь. – Вот эта комната – твоя.
Такую жалкую спальню Хэдли видела впервые. Голые стены, кровать и комод. На кровать было накинуто тонкое зелёное одеяло, обтрепавшееся по краям. Тощая подушка была такого серого оттенка, будто наволочку никогда не стирали. Деревянный комод покосился, а синяя краска на нём потрескалась и облупилась. Однако тётя Максин нисколько не смутилась и сообщила, строго грозя девочке пальцем:
– Тебе сильно повезло иметь собственную спальню, уж поверь. Если бы не наша доброта, пришлось бы тебе спать на полу в кухне.
– А где ваши спальни? – спросила Хэдли.
– У нас обеих есть комнаты дальше по коридору, хотя это не твоё дело.
– Ох, сестра! – вклинилась тётя Шарман. – Будь добрее. Эта маленькая обезьянка вовсе не хотела тебя обидеть. Верно, милая?
– Конечно, – кивнула Хэдли.
– Тем не менее, – тётю Максин это нисколько не смягчило, – заруби себе на носу, что нам необходим спокойный ребёнок. Никаких плачей по мамочке и прочей чепухи. Держи это при себе.
И они прошли до конца коридора, где тётя Шарман показала ещё кое-что. Она постучала по запертой двери и пояснила:
– Эта дверь на чердак. И ты никогда, никогда не должна ходить туда ни под каким предлогом. Тебе нечего там делать. И если только мы узнаем, что ты совала нос на чердак, тебя накажут.
– Жестоко накажут, – с грозным фырканьем уточнила тётя Максин. – Тебе придёт конец – и я нисколько не преувеличиваю.
– Возможно, ты вообще не захочешь туда подниматься, – подхватила тётя Шарман. – Там грязно и душно.
– Жестоко наказана, – повторила тётя Максин. – Тебе придёт конец.
– Я не буду туда ходить, – пообещала Хэдли.
– Ну, раз мы уже поднялись доверху, давай спустимся донизу, – сказала тётя Шарман.
