«Берек! – грудь его вздымалась при этой мысли. – Дикая Магия! Это просто смешно. Разве эти люди не понимают, что он – прокаженный?» Не было ничего более невозможного для него, чем героизм такого рода, какой они видели в Береке Полуруком.
Однако Лорд Фаул сказал: Он хочет, чтобы ты стал моим окончательным противником. Он выбрал тебя, чтобы уничтожить меня. В абсолютном страхе он на мгновение увидел конец, к которому, возможно, вела его тропа сна: он увидел себя неизбежно вовлеченным в конфронтацию с Презирающим.
Он оказался в ловушке. Разумеется, он не мог играть героя в какой-то снящейся войне. Он не мог до такой степени забыться: забывчивость для него была равносильна самоубийству. И тем не менее он не мог избавиться от этого сна, не проходя через него, он не мог вернуться к реальности, не проснувшись. Он знал, что случилось бы с ним, если бы он не двигался дальше, стараясь при этом не сойти с ума. Удалившись от огней собрания даже на такую небольшую дистанцию, он чувствовал, как широкие крылья тьмы плещутся над ним, кругами спускаясь с неба над головой.
Пошатнувшись, он остановился, прислонившись к стене, и закрыл лицо руками.
– Я не могу, – прошептал он.
Надежды, что эта Страна могла бы его избавить от импотенции, как-нибудь вылечить его больное сердце, развеялись словно дым.
– Не могу продолжать. Но не могу и остановиться. Что происходит со мной?
Внезапно он услышал приближающиеся к нему торопливые шаги.
Оторвавшись от стены, он увидел спешащую к нему Лену. Светильник, подпрыгивающий в ее руке в такт шагам, отбрасывал причудливые тени на ее фигуру. Сделав еще несколько шагов, девушка пошла медленнее, потом остановилась совсем, подняв светильник так, чтобы лучше видеть Кавинанта. – Томас Кавинант? – неуверенно произнесла она. – Вам нехорошо?
– Да! – огрызнулся он. – Мне нехорошо. И вообще, все нехорошо, и это длится с тех пор, как… – на мгновение слово застряло у него в горле, – с тех пор, как я оказался разведенным.
Кавинант взглянул на Лену, с вызовом ожидая, что она спросит, что такое «разведенный».
Девушка держала светильник так, что большая часть ее лица оставалась в тени. Кавинант не мог видеть, как подействовала на нее вспышка его гнева.
Однако какая-то внутренняя восприимчивость, казалось, руководила ею. Когда она заговорила, Кавинант понял, что она не будет усугублять его боль грубыми расспросами или соболезнованиями.
– Я знаю место, где вы сможете побыть один, – мягко сказала она.
Он угрюмо кивнул. Да! Он чувствовал, что его обезумевшие нервы вот-вот порвутся. Горло давило тисками ярости. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, что с ним происходит.
Осторожно коснувшись его руки, Лена пошла к реке, и Кавинант последовал за ней. В тусклом мерцании звезд они добрались до берега Мифиль, а затем спустились вниз, к самой реке. Пройдя полмили, они вышли к старому каменному мосту, по которому скользили мокрые черные блики, словно он только что поднялся из воды специально для Кавинанта. Нелепость этой мысли заставила его остановиться. И тем не менее пролет моста казался ему чем-то вроде пролога, ведущего в неведомое; в темных горах по ту сторону реки таились перемены. Кавинант резко спросил:
– Куда мы идем?
Он боялся, что после того, как перейдет мост, он будет не в состоянии узнать самого себя.
– На ту сторону, – сказала Лена. – Там вы можете побыть один. Наши люди нечасто переходят через Мифиль – считается, что Западные Горы враждебны, что зло Рокового Отступления, лежащего на пути к ним, покорило их дух. Но в поисках камней для изображений суру-па-маэрль я прошла всю западную долину без какого-либо ущерба для себя. Здесь неподалеку есть место, где вас никто не потревожит.
