Допрос Унгерна специалисту не удался. Сработала психодуховная защита неведомых доктору буддийских практик, с которыми был прекрасно знаком барон. Сагилевич старался изо всех сил, вводил узника в транс, но, увы, тот говорил о чем угодно, только не о золоте, затем пускал слюни и тупо молчал, строя из себя сумасшедшего. Возиться с ним большевикам надоело, и по решению Сибирского бюро ЦК РКП (б) 15 сентября 1921 года Унгерна расстреляли.
«Да, не вышло у господина столичного фокусника, не вышло», – победно злорадствовал Блюхер, припоминая рассказ побывавшего на том допросе чекиста, когда якобы уснувший под гипнозом барон вдруг рассвирепел и плюнул в растерянную физиономию доктора. «Лучше бы я допросил золотопогонную сволочь и узнал тайну золота! Не то что этот ученый слизняк!» – с удовольствием смаковал неудачу ВЧК Блюхер. Военмин не питал теплых чувств к ведомству железного Феликса и лелеял надежду избавиться от его ставленников в местных органах Госохраны, заменив их на доморощенные, преданные лично ему кадры.
Дягур подошел к Урге за полночь, решив войти в город монахов с восходом солнца. Когда рассвело и туман окутывал величественную гору Богдо-Ула, не спеша сбрасывать с ее древних плеч свой посеревший саван, эскадроны кавалерии переправились на противоположный берег Толы, едва не обрушив массивный бревенчатый мост, соединивший монашескую обитель с резиденцией хутухты. Конные красноармейцы в одночасье запрудили пространство священного Да-Хурээ, тогда как Дягур во главе десятка всадников поскакал вперед.
Резкие отрывистые команды, топот копыт и поднявшаяся от движения войска буро-желтая пыль привнесли в размеренную жизнь монастыря суету и беспокойство. Столпившиеся возле храма монахи не ожидали ничего хорошего от визита иностранного воинства. Кидая опасливые взоры на остроконечные краснозвездные буденовки затянутых в шинели верховых, напуганные ламы шепотом переговаривались и инстинктивно вжимались в самые стены дацана. Покрашенные в черные и белые цвета, как по мановению волшебной палочки, они стали шафрановыми из-за монашеских одеяний. Предупрежденный ламами Замдзин Боло первым вышел к Дягуру и приветствовал гостя.
– Ты по-ихнему шпрехаешь? – толкнул локтем Самуила начдив.
– Не-а, но вот тот монах по-нашему разумеет, – писарь указал на молодого послушника, стоявшего позади настоятеля.
– Тогда дело сладим, – вполголоса отозвался Дягур и приблизился к ламе.
– Ваше высокопреподобие! – как к православному архимандриту обратился он к Замдзину Боло. – Ваше преосвященство! Владыко! – рукоположив ламу в сан епископа, начдив продолжил. – От имени правительства Дальневосточной республики довожу до вашего сведения, что белогвардейский барон Унгерн схвачен и расстрелян. Нашему правительству известно, что вышеупомянутый Унгерн оставил здесь ценности, награбленные у трудового народа, – Дягур замолчал, чтобы молодой монах успел перевести. – Предлагаю в добровольном порядке передать мне, командиру Народно-революционной армии Дальневосточной республики начдиву Дягуру, хранящееся у вас золото. В случае отказа имею полномочия обыскать дацан и изъять находящиеся в нем сокровища, – закончил он и посмотрел на писаря.
Тот одобрительно закивал, показывая глазами на ламу. Послушник еще переводил, и Дягур, переминаясь с ноги на ногу, силился увидеть на изборожденном морщинами лице настоятеля результат воздействия своих слов. К его разочарованию лицо настоятеля ничего не выражало, оставаясь умиротворенно-спокойным. Наконец его губы зашевелились.
