Проклятие Удава - страница 31

– Как назвала? – спросил Удав, закончив лобзания.

– Пока никак, пусть окрепнет.

– Одно другому не мешает. Пусть крепнет с именем. И вот еще что. Я поговорил с твоим мужем, он бед не натворит. Ты тоже давай матерью становись, а то стоишь, как гипсовая статуя. Имей в виду – если с девочкой что-нибудь случится, вы с мужем пожалеете, что родились на белый свет.

Через три дня он принес кроватку. Распеленав, опять обцеловал своё чадо со всех сторон, наговаривая самые ласковые слова, какие знал, любовно погладил «поцелуй Сатаны» и обернулся к Марине:

– Ну, так как назвала дочку?

– Почему бы тебе самому не назвать?

– Я хочу, чтобы это сделала ты.

– Да какая разница! Не забывай, это все-таки твоя дочь, моего согласия ты не спрашивал, когда распял на сугробе!

– Ах, вот ты как! – задохнулся от бешенства Удав, бросил Марину на пол и грубо изнасиловал.

Она потом долго чистила зубы и полоскала горло. И плакала, плакала… Ну не могла она дать сатанинскому отродью человеческое имя, не могла, и всё тут!

Назавтра она гуляла с малышкой в коляске – соседи знали, что она родила, и могли заинтересоваться, отчего мамаша не выносит ребёнка на свежий воздух. Марина горестно вздыхала: не сегодня – завтра придёт этот садист, и если она опять не назовёт имя младенца… Её передёрнуло.

Дорога шла недалеко от местной помойки, у которой копошилось грязное, оборванное существо неопределённого пола. Марина подошла ближе. Спутанные сальные лохмы, разноцветная опухшая физиономия, разбитые в кровь губы, рваньё, отдалённо напоминающее женскую одежду, и… зловоние.

– Эй, тебя как зовут? – спросила Марина.

Существо повернуло голову и прохрипело:

– Оля, а что?

Марина развернула коляску и пошла прочь.

– Эй! – донеслось до неё. – Ты зачем спрашивала-то? Ты меня знаешь?

Марина, не оборачиваясь, уходила с лёгким сердцем. Девочку она назвала Олей.

– Ну, так как нашу доченьку зовут? – в очередной раз спросил Удав, закончив церемонию отцовской любви.

– Олей, – ответила Марина и… похолодела от ужаса – а вдруг Удав догадается, почувствует своим змеиным нутром, откуда к ней пришло это имя! Да он просто прибьёт её сейчас, и всё! Но негодяй подскочил к Марине и с криками: «Олей?! Класс! Вот молодец! Вот удружила!» – подхватил ее обмягшее тело и закружил по комнате.

– Ты чего? – удивилась Марина, когда наконец была поставлена на ноги.

– Так у меня сестрёнку Олей зовут! Ты не представляешь, какая у меня сестрёнка! Красавица, умница, хозяюшка отменная!

– Любишь свою сестрёнку?

– Ещё бы не любить!

– А если бы кто-нибудь сделал с ней то, что ты сделал со мной?

За какую-то долю секунды жизнерадостный красавчик превратился в раненого зверя, его лицо посерёло, глаза ввалились, вместо улыбки – звериный оскал. «Господи, зачем я это ляпнула? – перепугалась женщина. – Теперь не сдобровать…» Но Удав замер на месте страшным изваянием.

– Убил бы гада, – наконец прохрипел он. – На мелкие кусочки порезал!

– Вот видишь, – осторожно укорила его Марина.

Удав помолчал, собрался с силами и, криво улыбнувшись, сквозь зубы процедил:

– Так я не удивлюсь, если и меня кто-нибудь прибьет, на кусочки порежет.

Он прекрасно знал, что отомстить ему за Марину просто некому.

Вскоре Ольга заметила, что озлобленность и взаимная ненависть в редакции «Ракурса» – дело обычное. Взрослые, солидные люди понадавали друг другу обидных кличек и вовсю ими пользовались. «Лишнего человека» Веру-Холеру ненавидели за то, что она постоянно пасётся на чужих территориях; сверкающую золотом и каменьями Крысу Ларису – за то, что она, жена банкира, отбирает кусок хлеба у остального бедного люда редакции; троих друзей (Три Свина) – за постоянные мелкие пакости; даже скромный и незаметный репортёр-криминалист, появлявшийся в редакции редко благодаря активному участию в делах правоохранительных органов, удостоился клички Шушера и был ненавидим за более чем свободный график работы.