– Вашими молитвами, госпожа, – мужчина приложил все усилия, чтобы голос звучал почтительно.
Селинт усмехнулась, все так же медленно повела ладонью по его плечу, опустила руку чуть ниже, мягко перехватила правое запястье…
– А что это у тебя на руке, ландскнехт?
– Простите, госпожа?
Девица осторожно подняла его руку и ткнула пальцем в синие линии на запястье:
– Что это? Я видела такое же у Винтара.
Кто такой этот Винтар, Мадельгер понятия не имел – возможно, такой же пленник. Но раздражения мужчина уже сдержать не смог:
– Может, пусть он вам и расскажет, госпожа?!
Селинт хмыкнула и опять резко поменяла тему разговора:
– Знаешь, чем талант отличается от дара?
Разноглазый окончательно потерял нить беседы:
– Простите? – он искренне пытался удержаться на грани вежливости.
– Дар. И талант. Магические, – ласково пояснила она, водя пальцем по его запястью. – И дар, и талант проявляются при рождении. Но дар – он однобок. Он и не волшебен по большей части, – палец дошел до крошечного старого шрама, оставшегося на ладони еще с детства, задолго до побега из храмового училища. – Человек, обладающий даром, не развивает его и развить не может по определению. Например, здесь есть травник. Казалось бы, травами может врачевать каждый. Но этот мальчишка способен, не зная о лечении ничего, точно сказать, какая трава от чего поможет именно этому человеку именно в этот момент. Какой- то дар есть и у тебя, иначе, госпожа Аурунд не оставила бы тебя в живых… – ноготок скользнул по шраму и двинулся в обратную сторону. – А есть таланты. Это магия в чистом виде. Талант развивается и изменяется. Маг воды может открыть со временем способность управлять льдом и паром. А я… когда- то давно я считала, что могу только врачевать, – руку защипало от резкой боли, но Мадельгер не проронил ни звука. – Встреча с госпожой Аурунд открыла мне глаза, – шрам, старый шрам оставленный после неловкого обращения с ножом, покрылся коркой струпа, потом края раны начали расходиться, показалась кровь. – Это мой дар, ландскнехт. А это ведь не единственная рана на твоем теле? Что будет, если они все сейчас раскроются?.. – девушка ласково прижала ранку пальцем, а когда убрала руку, там оставался лишь старый шрам. – Так что это у тебя на руке, ландскнехт?
Сердце колотилось где- то в горле.
– Это знак Единого, – с трудом выдавил мужчина.
– Это я знаю, – вновь улыбнулась она. – Зачем он тебе?
– Его ставят на границе с Дертонгом.
– Зачем? – в голосе появились требовательные нотки.
– При пересечении границы, – во рту пересохло и приходилось говорить коротко. – У нас саламандр изгоняют монахи. В Дертонге их нет. При пересечении границы тебе ставят этот знак. Если в теле есть саламандра, она им изгоняется. Если нет – просто никогда больше не сможет зайти в это тело.
– То есть ты можешь без страха смотреть на огонь?
– Вероятно, – неохотно выдавил он.
– И ты был в Дертонге.
– Я не помню. Я был тогда ребенком, госпожа.
– Понимаю, – вздохнула она. – Как, говоришь, тебя зовут, ландскнехт?
– Мадельгер, госпожа.
Девушка ласково коснулась губами его щеки:
– Я буду звать тебя Гери.
А затем нежно пригладив кончиками пальцев растрепанные волосы разноглазого, скрылась в тенях, царящих меж мерцанием магических огней. А ландскнехт так и остался стоять, глядя ей в след, и чувствуя, как медленно истаивает то поганое чувство паники, что залило душу от медоточивой речи Селинт. До конца оно так и не ушло – огненный комок, застрявший где- то под грудиной, и не думал рассеиваться.
