Наконец, в ту пору существовал в Бальзаке еще и третий человек, почти никому не ведомый. Гораздо больше, чем молодых людей из компании Рессона, он ценил своего друга Жана Томасси, которого впервые встретил на юридическом факультете или даже несколько раньше. Католик и легитимист, Томасси был так же далек от неверия и либерализма Бернара-Франсуа, как и от цинизма писак, собиравшихся в кухмистерской Фликото. «Ему только одно остается, – писал Сотле, – постричься в монахи. Между нами, я думаю, что он тем и кончит». Томасси не уважал ни толстяка Сотле, ни наглеца Ле Пуатвена, но ему нравилось щедрое великодушие Бальзака, он угадывал в нем высокий ум. Их политические взгляды, казалось, были совершенно противоположны. Оноре, как и его отец, был монархист по убеждениям, оппортунист по необходимости, бонапартист по влечению восторженной натуры, вольтерьянец по духу. В одном из его романов – «Жан-Луи» – даже усмотрели «бунтарский дух» и сочувствие революции. На деле же если он и презирал современное ему общество, то вовсе не жаждал его уничтожить. Как знать, будет ли другое общество лучше.
Сначала он был атеистом, но после чтения трудов Сведенборга[65] и Сен-Мартена начал склоняться к воззрениям иллюминатов. Индийские мудрецы, отшельники из Фив с детства занимали его воображение. Он старался представить себе безграничное блаженство мистического экстаза, душевный покой, приносимый полным смирением, счастье божественной любви. Он не был примерным католиком и верил скорее в вечное и бесстрастное Начало, которое не мешает естественному ходу вещей, чем в Божественное провидение. И все же тяга к мистицизму была той лазейкой, сквозь которую в его сознание мог проникнуть христианский спиритуализм. Человек – не ангел и не зверь, но, изживая в себе зверя, он может приблизиться к ангелу, иначе говоря, спасти лучшую часть своего «я» – душу живую – и приблизиться таким образом к «глубочайшим безднам, таящимся в беспредельности».
Был ли он приверженцем Сен-Мартена? Некоторые отвечают на этот вопрос утвердительно, но это не так, ибо Сен-Мартен не предусматривал приобщения к таинствам, а в наброске «Трактата о молитве» Бальзак выражает желание сказать тем, кто скорбит душою: «Как сладостно было мне приобщиться сих тайн, как легко было идти по этой стезе, едва я преодолел первые препятствия, какие сладостные плоды освежали мое пересохшее нёбо… Я прошу тех, кто станет читать эту книгу, исполниться душевного покоя, дабы им открылся смысл Слова». В этих строках мы узнаем неясный и возвышенный слог Сен-Мартена. Шатобриан после встречи с Сен-Мартеном высмеял «этого небесного философа», который вещал «на манер архангела». Духовидец вызвал раздражение у католика Шатобриана; Бальзак надеялся найти в Сен-Мартене проводника, указующего путь к тому, что он называл религией святого Иоанна, мистической Церковью. Оноре был обязан Сен-Мартену и Сведенборгу одной из сторон своего мировоззрения.
В 1823 году Бальзак рассказал Томасси о том, что он задумал написать «Трактат о молитве». Томасси вскоре уехал из столицы в Бурж, где стал секретарем префекта; он уговаривал друга отказаться от этого плана: «Вы даже не представляете, до какой степени окреп бы ваш талант, если бы его питали идеи нравственные и религиозные… Но не вздумайте создавать такое произведение, как „Трактат о молитве“, под игом смятенных чувств». Томасси опасался – и с полным основанием – того эротико-мистического тона, которым Оноре описывал свои мирские страсти.
