Пропащая - страница 14

Я бы, конечно, могла написать что-нибудь ещё, но мне неохота.

Я как-то видела украдкой, как читают наши дневники. Психолог собрала их утром, присела тут же в коридоре, открыла каждый, расписалась и положила на место.

Дорогой дневник, зато здесь я могу писать всё, даже если это на первый взгляд и не важно.

Реабилитационный центр, или, лучше будет сказать, реабилитация – изматывает. Все от меня чего хотят…

Даже Роман Е., – к которому я напросилась на беседу после Дининых слов скорей из принципа, чем от большого желания – сразу полез в мои чувства. Хотя, признаться честно, отвечать на вопросы ему мне нравится больше, чем всем остальным. Он хотя бы не напоминает мне каждые пять минут, что я – зависимая! Наверное, растрогавшись от такой деликатности, я сказала ему несколько больше, чем планировала изначально.

Может быть, ему не безразлична моя жизнь?

Как думаешь, дневник?

Можно я доверю тебе тайну?

На меня смотрит один парень – Глеб. Я писала о нём раньше. Он был первый из парней, кто заговорил со мной. Он интересный. Смешной, но интересный. У него всегда грустные глаза, даже если он улыбается. Он лезет ко мне с разговорами, но смотрит.

Иногда на группах я ловлю на себе его полный какого-то скрытого смысла взгляд, и мне хочется спросить: «Что ты хочешь?». Но я сдерживаюсь и отвожу глаза.

В моей памяти ещё живы картины из прошлого, когда…

Хотя нет, дневник, я ещё не готова. И не знаю, буду ли готова вернуться туда в воспоминаниях…

Народ за дверями расшумелся, буду заканчивать.

Пока.

До встречи.

* * *

Я ругал себя.

Я ругал себя за то, что вдруг стал слабым. Я старался выкинуть её из головы, но что бы я ни делал – мои мысли возвращались к Анне. Я списывал это на вдруг неожиданно возобновившийся интерес к работе. И снова взялся за книги.

Что я там искал?

Да, в общем-то – всё, что могло бы пролить свет на мои личные переживания.

Но тогда я ещё не осознавал этого. И упорно подгонял Анну под все существующие примеры и определения.

Наши встречи стали регулярными. Она открывалась мне всё больше. Я узнавал её потаённые мечты, детские страхи и переживания нынешней реальности.

Но мне было мало. Я хотел растормошить её, сделать живой – и быть первым, кто это увидит.

Но пока…

Быть не в ладах с окружающим миром – сложно. А так как моя действительность крутилась вокруг реабилитационного центра для наркозависимых, то я изо всех сил старался оставаться врачом, следящим за порядком.

Но нами самими руководят скрытые мотивы. Они так хорошо скрыты где-то в пластах подсознания, что мы с лёгкостью выдаём их за истинные намерения.

Вот мой отец – в своём стремлении сделать из меня хирурга – мог руководствоваться не только переживанием за мою голову. Он хотел быть моим наставником. А, значит, априори – лучше меня. Но так как в психиатрии он не «шарил», то и относился к ней с настороженностью.

Какие мотивы руководили мной?

Жалел ли я Анну? Или хотел ей помочь?

Ведь, как известно, если ты хочешь помочь, то помогаешь, если не хочешь – жалеешь.

Моя пациентка стала той самой лакмусовой бумажкой, которая отлично пропечатывала мой внутренний мир, но это было уже слишком! Поэтому я продолжал искать изъяны в ней.

Анна не была молчаливой во время бесед. Она говорила, и говорила достаточно много. Но каждый раз я ловил себя на мысли, что есть что-то ещё, что-то такое, о чём она ещё не готова говорить.

– Очень часто ты замечаешь, что боишься, и сама не знаешь чего? – накануне днём беседа не клеилась, и я снова надавил на эту тему.