Читать онлайн Алексей Агафонов - Пропасть

События, описанные в этой книге, происходили в Петербурге, а точнее на Петроградской стороне, а еще точнее в той её части, что обращена к центру города, и хоть и не имеет четких границ, но представляет собой особенную среду, способную удивить разнообразием как архитектурных форм, так и населяющих ее жителей.

Несмотря на то, что именно отсюда начинал строится город, а возможно, и благодаря этому, улицы здесь удивляют своей кривизной, редко пересекаются под прямым углом и норовят сбить с толку свернувшего с основных магистралей в поисках нужного ему адреса прохожего. Дело в том, что пока правители тщательно планировали и затем регулярно застраивали просторы Центра и Васильевского острова, здесь, под боком у Петропавловской крепости, город развивался и жил по своим законам. Здесь селились своими слободками первые строители того самого парадного Петербурга, здесь строили свои казармы военные гарнизоны – первые обитатели крепости и города, здесь же кипела торговля на первом в городе рынке. Поначалу места хватало всем, и каждая слободка имела свою собственную планировку и организацию, но со временем они разрастались, объединяясь и поглощая друг друга. Разные улицы срастались в одну, переламывающуюся по несколько раз там, где были границы слободок. Застраивали эти улицы также кто во что горазд, в зависимости от фантазии, достатка и потребностей. К тому моменту, когда власти обратили свой взор на эту часть города, она уже представляла собой подобие лоскутного одеяла с кривыми улицами, нерегулярной застройкой и проплешинами пустырей там, где земля по той или иной причине никому не пригодилась. Взгляните на карту, и вы без труда поймете по причудливой сетке улиц, о какой именно части города пойдет речь.

После строительства мостов на Петроградскую сторону ситуация изменилась. Район вдруг оказался весьма престижной зоной в самом центре города. Территории вокруг, вдоль Большого и Каменноостровского проспектов, как смогли урегулировали, но кварталы, примыкающие к зеленому массиву Александровского парка, бывшей эспланаде Петропавловской крепости, так и сохранили свою причудливую планировку, больше напоминающую какой-нибудь средневековый город, чем остальные исторические районы Петербурга с регулярной застройкой. Здания поприличней здесь, конечно, привели в порядок, оставшиеся пустыри застроили новыми весьма фешенебельными доходными домами, в которых с удовольствием селились нувориши, но окончательно представительским этот район так и не стал. Слишком много осталось тут небольших купеческих зданий, ремесленных и складских помещений, обязанных своим появлением рынку, деревянных домов разной степени ветхости и достатка, а также доходных домов попроще, что успели здесь появиться до эпохи перемен.

Революция и установившаяся вслед за ней советская власть также не способствовали повышению статуса района. В доходных домах – и богатых, и бедных – в ходе «уплотнения» были организованы коммуналки, в которые заселили пролетариат, а на месте совсем уж ветхих деревянных домов появились скромные «сталинки», в которых обитала немногочисленная, но весьма заметная в Ленинграде интеллигенция.

Новое время лишь увеличило многообразие жителей, добавив к и без того разношерстной публике, которую, несмотря на разный социальный статус, объединяло главное – бедность, новых внезапно разбогатевших обитателей. Поначалу у этих обладателей лихих денег вошло в моду расселять коммуналки и выкупать бывшие когда-то шикарными квартиры в тех самых фешенебельных доходных домах. А чуть позже построились тут и немногочисленные, и от этого еще более дорогие, новые дома в основном на месте совсем обветшавших за советские годы деревянных строений, окончательно изжив этот класс построек из городского пейзажа.

Все эти события и определили облик, в котором предстает перед нами этот славный район Петербурга к моменту начала нашего повествования. Новые современные дома, блестящие сплошными стенами панорамных окон, соседствуют тут с ветхими развалюхами, которые были построены задолго до времен централизованного водоснабжения, и потому жители их вынуждены принимать душ на кухне, так как ванные комнаты в квартирах, теперь сплошь коммунальных, изначально не были предусмотрены. Крыши таких домов вечно текут, подвалы «благоухают» плесенью, а штукатурка с фасада осыпается на узкие тротуары.

В домах же, которые были построены позже или которым повезло пережить капитальный ремонт, запросто на одном этаже могут соседствовать квартира о двенадцати комнатах, с лепными плафонами, изразцовыми печами и антикварной мебелью, принадлежащая какому-нибудь преуспевающему бизнесмену или вдове безвременно почившего криминального авторитета, которые, кстати, запросто могут являться одним и тем же лицом, и такого же размера коммуналка, в которой будут проживать человек тридцать самого разного народу: от семьи снимающих комнату трудовых мигрантов из Средней Азии или многодетной, никогда не работавшей, но постоянно пьющей матери-одиночки с отпрысками до уголовников-рецидивистов и доживающих свой век сварливых старушек, без которых существование коммунальных квартир кажется немыслимым.

То же разнообразие вы найдете и среди общественных заведений. Контрасты повсюду! В одном здании могут соседствовать магазин самой дорогой и шикарной одежды, который будет манить вас яркой витриной на фасаде, и секонд-хенд, который вы сможете отыскать на задворках, пройдя через подворотню. Общественная баня здесь примыкает стеной к офису нефтедобывающей компании или крупного банка. А стоит вам свернуть с Большого проспекта, где расположены самые модные рестораны города, в этот лабиринт улиц, и вам откроется целая россыпь заведений, которые удивят вас не только своей дешевизной, но и завидным разнообразием как блюд, так и посетителей. Тут вам и рюмочные, которые делят между собой разного рода маргиналы и интеллигенция. Тут и пивные и винные бары, куда ходят обитатели района посостоятельней и многочисленные заезжие. Тут и пельменные, столь популярные у студентов, которых, кстати, в районе водится в достатке. Тут и многочисленные кафе различной национальной направленности, рассчитанные на трудовых мигрантов из соответствующих стран. Конечно, тут и вездесущие, окружающие полукольцом Сытный рынок кафе-шавермы, которые привлекают под свои крыши все перечисленные категории граждан. Ну и разумеется, тут видимо-невидимо кофеен и булочных, которые расплодились в последнее время повсеместно.

Таким образом, вы легко сможете начать свой вечер в ресторане с белой скатертью, съев какое-нибудь ризотто с чернилами каракатицы и запив его бутылочкой великолепного французского вина, и заплатив за это кругленькую сумму. Затем устроить рейд по барам, пробуя разное пиво или вино попроще, а под утро обнаружить себя в рюмочной, ведущим ожесточенные споры об искусстве с пьяным вдрызг незнакомцем, который называет себя художником, ну или в круглосуточной полуподвальной шаверме, пытаясь заглушить чувство голода, которое успело у вас возникнуть со времени того самого ризотто. И все это, не выходя за пределы одного небольшого района!

Ну что ж, я надеюсь, что я не успел утомить читателя долгим описанием места действия, но само оно сыграло немаловажную роль в событиях этой книги, поэтому свести с ним короткое знакомство перед началом повествования, полагаю, было необходимо. Позвольте же мне на этом закончить и приступить, наконец, к основному рассказу.

Зима, как это иногда бывает в Петербурге, в тот раз выдалась теплой и дождливой. Вместо снега, который обычно начинает идти в ноябре, до самого февраля лил дождь, а снег если и показывался в воздухе временами, то таял, касаясь земли, или лежал недолго, от силы одну ночь, и наутро смывался моросящим дождем, который приносил попеременно с туманом теплый западный ветер с моря. Этот же ветер держал высокой воду в Неве, и уж, конечно, ни о каком льду на реках и каналах не было и речи. В такие бесснежные зимы и без того темные и бесконечно долгие петербургские ночи превращаются в настоящие испытания.

Представьте, что утром, когда вы встаете и следуете, скажем, на работу, пусть даже к десяти часам утра, вы не видите солнца. Серые утренние сумерки – вот максимум тепла и света, на который вы можете рассчитывать на улице. Вечером же темнеет в четыре, а в декабре и в половине четвертого, так что, когда вы выходите со службы, на дворе стоит глубокая ночь. Представьте также, что это длится три-четыре месяца и сопровождается нескончаемым проливным дождем, изредка перемежаемым туманом, и вы поймете, что сойти с ума, ну или хотя бы впасть в глубокую хандру, в это время – не такая уж сложная задача. Поистине, такое время сочетает худшие качества двух времен года: темноту зимы и сырость осени! В такие дни особенно чувствуешь свое одиночество, если ты одинок, и особенно сильно стремишься найти хоть какую-нибудь компанию, чтобы скоротать вечер и утопить набегающую меланхолию в разговоре, который лучше всего вести за плотным ужином с бутылкой чего-нибудь, поднимающего настроение и разгоняющего тоску.

Андрей был одинок. Ему было двадцать восемь. Он родился и вырос в Иркутске, отучился на архитектора в Москве, и после нескольких лет не самой успешной работы в столице переехал в Петербург по приглашению одного архитектурного бюро, которое имело кое-какую известность в профессиональных кругах и предложило ему неплохие условия. Здесь, в Петербурге, ему удалось снять однокомнатную квартиру, неподалеку от работы, в весьма приличном состоянии и за умеренную плату. Однокомнатные квартиры вообще, а уж в хорошем состоянии и подавно, в силу описанных уже причин, здесь встречаются редко, но ему повезло. Он снял уютную квартирку на третьем этаже довольно свежей «сталинки» на Сытнинской улице, поблизости от рынка. В эту квартирку он и направлялся дождливым февральским вечером, выйдя с работы на Малой Посадской.

Идти ему предстояло не больше пятнадцати минут, поэтому моросящий дождь его не сильно расстраивал, хотя и был неприятен. По дороге он планировал зайти куда-нибудь поужинать, чтобы не коротать вечер в квартире в полном одиночестве.

Он прошел пару темных кварталов и вышел на шумный, сверкающий огнями Каменноостровский проспект, наполненный нескончаемыми потоками пешеходов и машин, запертыми, будто водный поток в ущелье, между двумя рядами непропорционально высоких для такой узкой улицы зданий. В этот вечерний час проспект был полон пешеходов, спешащих с работы к станциям метро, и автомобилей, которые в своем стремлении утром добраться из северных районов города в его центр и вечером – обратно, казалось, простаивали в пробке на Каменноостровском большую часть дня, лишь к ночи приходя в движение, сопровождаемое громким гулом. Влившись ненадолго в толпу людей, он, подхваченный ею, пересек проспект и, увлекаемый потоком, продолжил движение до следующего перекрестка.

Странно, как в толпе случается почувствовать свое одиночество куда сильнее, чем, скажем, на безлюдной улице или дома. Наверное, виной тому множество людей, спешащих по своим делам, каждого из которых воображение одинокого человека в первую очередь наделяет какими-то положительными качествами, а после этого дорисовывает ему еще и желанную, избавляющую от одиночества цель. Вот, скажем, идет миловидная девушка. Конечно, подумает одинокий человек, такая привлекательная девушка не может жить одна, а идет она, наверное, домой, в уютную квартиру к своему мужу, ну или на веселое свидание с подругами, на худой конец. Или вот идет седовласый мужчина слегка за пятьдесят. Он аккуратно одет, идет бодро, размашисто, излучая уверенность. Про такого одинокий человек сразу подумает, что спешит он со своей работы, на которой наверняка добился немалых успехов, домой к своей любящей жене, детям, а может, и внукам. В общем, воображение склонно в таких случаях рисовать идиллические картины на фоне собственной тоски и окружающего уныния. Поэтому Андрей с некоторым облегчением вынырнул из толпы и, повернув за угол, поскорее продолжил свой путь в направлении дома.