– Принесите, пожалуйста, меню, – попросила Грейс метрдотеля. У того глаза на лоб полезли. Грейс направилась к бару, стараясь игнорировать взгляды мужчин, которые с удивлением смотрели на женщину, пришедшую ужинать в ресторан без спутника.
А потом она заметила его. За барной стойкой с самого краю боком к ней сидел мужчина в элегантном сером костюме. Широкоплечий, с коротко постриженными курчавыми каштановыми волосами, уложенными в прическу с помощью помады. В ней всколыхнулся давно позабытый интерес. Мужчина повернулся, встал, и лицо его внезапно оживилось.
– Грейс?
– Марк… – Она не сразу сообразила, кто этот человек. Он был из другого мира. Марк Дорф учился вместе с Томом в Йельском университете и жил с ним в одной комнате.
К ней возвращались воспоминания, и она осознала, что для Тома Марк был не просто соседом по комнате. Он считался его лучшим другом. Его всегда можно было видеть среди моря парней в синих шерстяных блейзерах на важных университетских мероприятиях и вечерах встреч выпускников, хотя он был старше Тома на два года. Марк даже на свадьбе ее присутствовал. Но в принципе она никогда с ним толком не общалась – это был их первый настоящий разговор с глазу на глаз.
– Не знал, что ты живешь в Нью-Йорке, – произнес он.
– А я здесь и не живу. В общем-то. – Она судорожно подбирала верные слова. – То есть живу, но временно. А ты?
– А я в Вашингтоне. Сюда приехал на несколько дней, по работе. Завтра возвращаюсь. Я ужасно рад тебя видеть, Грейси. – Это уменьшительное имя придумали ей родные, а затем и Том, но ее всегда коробило, когда она слышала «Грейси» из уст мужа. Такое обращение казалось ей уничижительным, будто ей напоминали, чтобы она знала свое место. Но сейчас, когда она услышала его, ее словно теплом обволокло, и она поняла, как ей этого не хватало на протяжении всех тех месяцев, что она жила одна в Нью-Йорке. – Как ты живешь?
И снова этот самый вопрос, который неизменно повергал ее в трепет с тех пор, как погиб Том. Все, кто знал о постигшем ее горе, в разговоре с ней всегда пытались придать своим голосам «правильную» степень участливости, подбирая некий сердечно-ненавязчивый тон. Однако в чертах Марка сквозила обеспокоенность, выдавая его искреннюю заинтересованность.
– Дурацкий вопрос, – добавил он, не дождавшись от нее ответа. – Извини.
– Все нормально, – быстро сказала Грейс. – Справляюсь. – Ей действительно стало легче. В Нью-Йорке она не видела мест, которые напоминали бы о Томе, что позволяло ей отрешиться от прошлого, по крайней мере, на время. В сущности, отчасти затем она и переехала в Нью-Йорк – чтобы избавиться от оцепенения, чтобы забыться. Однако сейчас, когда она осознала это, ее кольнуло чувство вины.
– Прости, что не был на похоронах. Я тогда еще не вернулся из-за океана. – Марк опустил голову. Черты у него не совершенные, отметила Грейс. Ореховые глаза посажены чуть ближе, чем нужно, подбородок острый. Но в совокупности они создавали эффект красивого лица.
– Все происходило как в тумане, – призналась она. – Но твои цветы… – Его огромный букет выделялся среди остальных. – Это было очень любезно с твоей стороны.
– Это самое малое, что я мог сделать. Том погиб так нелепо. Обидно. – По его лицу Грейс видела, что он глубоко переживает гибель друга. Марк отличался от других парней в Йеле, вспомнила Грейс, и ей так казалось не потому, что Том считал его своим лучшим другом. Он был чуть степеннее других, но эта степенность была обусловлена уверенностью в себе, а не робостью. – Мы собираемся учредить стипендиальный фонд, который будет носить его имя.
