Прописи войны. События, которые становятся судьбой - страница 20



– На чужой каравай рот не разевай, – со всей строгостью ответила Мила.

– Так что такое?

– У меня в скором времени будет персональная выставка картин.

– А, хочешь, чтобы я поснимал?

– Да, хочу. Ты сможешь? В эту пятницу вечером.

– Думаю, да.

– Я в долгу не останусь, – заверила Мила.

– Нет, нет. Денег я с тебя не возьму.

– Хорошо, что тогда?

– Да ничего не надо, Мила, перестань.

– Ну, ладно, я сама подумаю.

Кофе я пить не стал, остановился на чае. Посидели в кафе недолго. Она спешила домой. К дочери. Я сказал, что еще останусь в центре, прогуляюсь по такой погоде, хороший вечер.

– О, да ты романтик.

– Есть такое дело, – подтвердил я.

– Тогда, романтик, можешь меня проводить, если хочешь погулять.

– С удовольствием.

– Нет, удовольствие я не обещаю, – подколола она.

– Да, но я его все равно получу, – парировал я.

Мила легонько толкнула меня кулачком в плечо, как бы говоря: «Какой ты дуралей». Мы шли по центру, дождливый ветер все усиливался. Она взяла меня под руку, второй – придерживала шляпку. Пустынные улицы принадлежали только нам. Почему люди так боятся дождя? Мы пришли к арке дома со шпилем.

– Это мой двор. Спасибо, Сережка.

– Всегда пожалуйста.

Мы разошлись.

Дома жена не задавала никаких вопросов: где я был, с кем, что делал? А не наплевать ли ей на меня? Столько лет уже вместе. Подумать только – почти десять лет. Остались ли хоть какие-то чувства, я уж не говорю про любовь. Она, наверное, была, но скрылась под слоями бытовой пыли.

Мне казалось, что мы отдаляемся. Я отдаляюсь, а Аня… Может, она никогда и не приближалась ко мне по-настоящему? Я вспоминал мои претензии к ней. Господи, да большинству из них практически столько же, сколько и нашим отношениям. И ничего не изменилось, ничего не исправилось. Да и я не идеален, но я стараюсь слушать и слышать. А слышит ли она меня? Все говорило об обратном.

На моем лице невольно появилась улыбка, когда подумал о Миле. Это даже Аня заметила.

– Ты чего улыбаешься?

– Да так, шутку вспомнил.

– Какую? – она была дотошной.

– «Самое искреннее, что я слышала, это мурчанье котенка. В нем нет лжи. Свинья, когда хрюкает, тоже не звездит», – пересказал я гулявшую в интернете картинку.

Аня усмехнулась и ушла на кухню, удовлетворившись ответом.

Я всю неделю продолжал думать о Миле, потому что она оставалась, наверное, единственным источником положительных эмоций. Серые тучи, завладевшие небом не на день и не на два, давили, статичная картина за окном квартиры удручала, а она, поэтесса, художница, менеджер и активистка, была лучиком солнца, оставшимся здесь, на земле…

Нет, надо гнать от себя все это.

6

Галерея была огромной, с высокими потолками, на стенах висели картины разных авторов – и оригиналы русских художников, и репродукции мировой классики, и работы современных мастеров. Как все интересно. Кое-где встречались скульптуры и бюсты древних греков, египтян, поделки и игрушки древних людей.

Средних размеров помещение было предоставлено руководством галереи под работы Милены. Собирались приглашенные гости, они подходили к картинам и озадаченно перешептывались между собой, кивали и усмехались. Виновница торжества была неотразима в бледно-красном вечернем платье. Я не мог отвести от нее взгляд. Она меня именно для этого позвала на самом деле? Не ради фотографий? И я не знаю, какой ответ был бы лучше.

Я усердно работал, щелкал всех подряд и в первую очередь ее.