Папа взял их, да так и не отдавал. Все время что-то искал в интернете и даже другу-часовщику позвонил. Спустя два дня папа вернул омен, смущенно сказав:
– Ерунда какая-то. Работают исправно, хотя везде написано, что эту модель нужно заводить раз в сутки. Скажешь, когда остановятся?
Чтобы успокоить его, я тем же вечером сказала, что они наконец перестали идти. Папа даже обрадовался – похоже, это действительно его волновало. Нужно будет спросить у ребят, вдруг это свойство омена. Может, артефакты вообще не ломаются?
Утром пятницы я, как обычно, встала, чтобы проводить родителей. Меня, наверное, никто из сверстников не понял бы: добровольно просыпаться так рано, даже если не нужно в школу? Что за мазохизм!
Но мне всегда нравилось именно утреннее время. Родители собираются на работу, суетятся, лишь минут на десять заглядывают на кухню, чтобы перекусить. Я с ними. Мама готовит что-нибудь вкусное, чаще всего – жарит колбаску для бутербродов. Аромат разносится по всей квартире и будит быстрее, чем самый громкий будильник. Я иду на кухню, чтобы перекинуться с родителями парой слов. Вечером у папы с мамой не хватает на меня сил.
В последние месяцы они совсем заработались. Прошлые выходные стали исключением. В остальные же дни мама приходит поздно, а папа – еще позднее. Оба говорят, что это временный завал на работе, но, когда закончится это «временно», они не знают.
По ночам меня мучает мысль, что они берут дополнительную нагрузку и перерабатывают, чтобы скопить мне на операцию. Или хотя бы на достойное будущее. Как только думаю об этом, становится необъяснимо стыдно. Иногда стыд достигает такой мощи, что я встаю среди ночи и начинаю что-нибудь делать: учить уроки, зубрить английский, хотя бы слушать аудиокниги. Чем больше я работаю сейчас, тем больше шансов будет в будущем. Но что меня ждет? Когда у меня еще было зрение, я мечтала стать художницей. Ну или русалкой – на крайний случай. Теперь карьера художника для меня недостижима, а других реальных вариантов не нашлось. Кем может работать слепая девчонка? Точнее, не слепая. «Слабовидящая» – так меня называют. Можно подумать, это слово исправит мое зрение.
Мама суетилась, наспех делая домашние дела и раздавая указания всем, кто остается. То есть мне.
– Аврора, я ставлю белье стираться, через час развешай.
– Хорошо.
– Предыдущее обязательно сними, но не разбирай. Я сама! В прошлый раз папа неделю искал свои носки вместо твоих, с цветочками. Посуду помой. В раковине нож, осторожнее! Хотя нет, я его сама… – мама, оторвавшись от завтрака, подскочила к раковине. Вода лилась долго. Видимо, она увлеклась и перемыла все. – Ладно, с посудой разобралась. Заправь постель! – зачем-то напомнила мама, хотя знает, что я всегда это делаю.
Не из-за любви к порядку, а из-за удобства: стараюсь поддерживать систему во всем. Иначе, если что-нибудь потеряю, приходится звать родителей и просить найти. Обычно приходит мама, с громким вздохом делает вид, что ищет нужный предмет. А потом просто подает его мне в руки – оказывается, что я искала в нужном месте, но на пару сантиметров левее. В последнее время почти не приходится звать родителей на помощь. Слепота приучила меня к перфекционизму.
– Ира, ешь быстрее, уже пора ехать! – папа ворвался на кухню, принеся с собой запах крема после бритья.
– Иду! – мама оторвалась от раковины и помчалась в комнату забирать ключи.
