– Не он, значит, напал на неё? – сразу спросил Кобылкин, едва завидев меня.
– Нет, – я оглядел его с ног до головы. – Кто-то высокий и в маске. На Кащеева не похож, тот низкорослый.
– Как я высокий? – следак заржал.
– Не, ты выше Толяна, а она на нём показывала, говорила, что чуть ниже. И усы бы твои заметила.
– Слушай, Паха, – он отбросил окурок и потёр эти самые усы. Сразу стало видно старый шрам над губой. – Ну, слушай, харэ, давай работать совместно. Ведь если я прав, и Кащей всех душил, больше таких убийств не повторится, верно? Пока он сидит, убивать-то некому. Время покажет, что я прав… ну ты чё? – Кобылкин уставился на меня. – Вот всем говорю, все верят, а ты вот чё-то упрямишься.
– Да потому что есть одна зацепка, и она не укладываются в твою теорию, Гена. А я по опыту не люблю, когда какие-то шероховатости есть.
– Паха, ну вот ты…
Но наш разговор перебили безобразным образом.
– Э, заяц! – заорал какой-то мужик в шапке-ушанке, проходя мимо нас. На детских санках, которые он вёз за собой, лежала фанерная коробка, покрытая штампами почты. – Это ты, заяц? Не узнал, ха! Усищи-то отрастил! Ты чё, сюда переехал? А проставиться?
А, так это прозвище – Заяц. Но к кому он обращается? К следаку? Сан Саныч от криков заволновался и пару раз оглушительно гавкнул.
– Как ты сказал? – злобно спросил Кобылкин.
– Ты же это, Гена? – мужик засмеялся пьяным смехом. – А я смотрю, вроде Заяц наш…
– Так, старшина! – следак громко окликнул ппсников, курящих у в машине. – А чё тут пьяный ходит, голосит на всю катушку, общественный порядок нарушает? У вас чё, показатели по трезвяку уже выполнены?
– Да я ничё, – мужик с санками аж замер на месте. – Я ничё…
Старшина на эти крики вылез из уазика, недовольно посмотрел на следака, но пошёл проверять мужика.
– Так, ну-ка дыхни, – потребовал ппсник.
– Что-то жестковато, – вполголоса заметил я.
– А вот чтобы думать научился, – Кобылкин махнул рукой и пошёл к своей машине.
А мужика заломали и потащили в уазик, остались только санки с посылкой. Но кто-то из пэпсов подумал-подумал и затащил её следом в машину. Повезут мужика в трезвяк, потому что огорчил он следака старым детским прозвищем.
Не вовремя этот мужик решил вспомнить былое. Хотя хотелось бы узнать, что стряслось – любопытство опера сгубило, как говорится.
– Чё задумался, Паха? – Толя остановился рядом, шмыгнул покрасневшим от холода носом, поправил вязаную шапку и полез за куревом в карман новенькой тёмно-коричневой кожанки с меховым воротником.
И где взял её? Утром ведь бегал в пуховике.
– Да о работе думаю, – я сам машинально полез за сигаретами, сказывался опыт куряги в первой жизни. – Что-то всё не бьётся, и каждый раз новые вводные появляются. Думаешь, что, вроде, и это связано, а если копать туда – можно время впустую потратить.
Уазик ППС уехал. У ГОВД осталось несколько машин, но все пустые. Время-то обед, разошлись.
– Кстати, про Мишаню немного выяснил… пчхи! – Толян чихнул в сторону и достал клетчатый платок из кармана. – Короче, про банду так и есть, как ты говорил, связан он с ним. Но ещё выяснил, что всю эту кодлу нынче прессует РУОП, вообще по полной программе. Говорят, кого-то даже повязали из них.
– Тогда к отцу зайду, – я присмотрелся к Толику. – Ты куртку купил или у кого-то отработал?
– Купил, – он с довольным видом похлопал себя по новой кожанке. – Вот для чего бабки и занимал у тебя, не хватало. Как раз сегодня привезли, а я думал – ещё нескоро будет. Как у тебя заказывал, – Толик показал на мою, – у тебя-то козырная, да и у меня теперь моднявая, только цвет другой. Во, с мехом, смотри!
