Итак, беспорядок, беспорядок… а день – суббота. В воскресенье обычно свекровь в гости появляется на своей машине. Хорошая женщина, только если в квартире что-нибудь не так, она едва порог переступит и в комнату не войдёт, и на диван не сядет, если разглядит хоть мусоринку. Конечно, кто ж ездит к родным – к собственному сыну! – в таких роскошных туалетах? Ай, ссор с некоторых пор не устраивает, на подарки не скупится, с внуками иногда соглашается посидеть, деньги со скрипом, но даёт… Чего ещё надо?
А надо было Оле ликвидировать недельную неразбериху, приготовить для мужа что-нибудь вкусненькое к чаю, да и себя в порядок привести. Мужа с детьми отправила к друзьям, наказав до вечера не возвращаться. Сама она по преимуществу домоседка. Вот так, в спокойной обстановке, побыть дома одной, подумать, включить музыку, не торопясь, вычистить, вытрусить всё до блеска, потом принять ванну, без суеты проделывая операцию за операцией и, когда, наконец, всё наносное схлынет, и ты покажешься самой себе путь немного усталым, но совершенством, – одеть на себя что-нибудь необычное, сесть с книжкой в уголке мягкого громадного кресла под торшером… Ух ты! Даже дух захватывает! И почему бы им не приехать завтра утром?
Оля размышляла, автоматически делая привычное дело. Постепенно приняла нормальный вид детская, за ней – большая комната. Остались спальня, коридор и кухня.
Самое невообразимо-мусороное место во всей спальне, да, пожалуй, во всей квартире, – это рабочий стол мужа, этакая огромная куча разнородного хлама. Оля принялась методически разбирать бумажки, раскладывая их на три стопки, одной из которых надлежало отправиться в мусоропровод, в другой оказалось то, чего нельзя было касаться «под страхом смерти», как любит повторять Андрей, в третью она складывала всё, с чем не знала, как поступить. Вообще-то ей и самой не была присуща та степень аккуратности, которую она требовала от мужа и детей, и раньше, особенно в юности, она умела устраивать беспорядки не хуже маленького Сережки, и существовала в них неделями, а то и месяцами. Но если теперь в большой квартире на четырёх гавриков не будет ни одного аккуратиста, то что же вообще получится? Короче, пришлось менять установившиеся привычки – семья есть семья.
О, а это что за бумажка? Ни о чём не подозревая и всё ещё пребывая в прекрасном настроении, Оля развернула розовый, со странным, чуть уловимым запахом клочок бумаги и, пробежав глазами, отшвырнула, будто обожглась. Ой! Надо же, что время делает! Она совсем забыла… И это верно, верно, потому что – хватит уже с неё! И кроме того… Оля даже руку ко лбу прижала, усиливаясь вспомнить: ну, конечно же, она так и видит, как опускает эту бумажку в мусорное ведро и прикрывает крышкой. Как же эта негодная писулька могла оказаться на столе Андрея? Не могла же она сама оттуда выскочить? Да и этот запах, хоть и выветрившийся, но вполне узнаваемый запах помойки. Фу! Может, дети? Но почему записка очутилась на столе у Андрея? Ведь детям «под страхом смерти» запрещается подходить к столу и что-либо здесь трогать… Ладно, но видел ли её Андрей? Что, если прочёл?.. Ай, видел – не видел, какая разница? Хватит уже всех этих глупостей!
Оля подняла записку, поставила ногу на стул, расправила бумажку на коленке и ещё раз спокойненько перечитала. Там было всего две строчки, написанные мелким, ничуть не изменённым временем почерком: «Оля, я здесь, но скоро уезжаю. Возможно, далеко и надолго. Прошу, зайди попрощаться. Адрес прежний». Вот и всё. И подпись.
