Прощание с Рейном - страница 20

Устинов разошелся, он вошел в образ трибуна. Голос зазвучал не по-учительски. Так теперь говорят мастера телевизионных диспутов. Напористо, быстро, не щадя оппонента… Это учителя у нас – по большей части да все еще люд замороченный, и экземпляры яркие, такие как Алла Григорьевна на пару с Дмитрием Федоровичем – в диковинку.

И, конечно, такие шоу в учительских – разнообразие и даже развлечение, хотя и смущение. Как в чужую раздевалку сквозь замочную скважину. А за стенами – вьюжит. Да, благодаря Устинову театр в тот день наши учителя получили в полной мере. Чего только ни услышали… И про то, как Устинов отказался от кафедры в университете, когда там запретили не политкорректную надпись на мемориальной доске – строчку, то ли из Гейне, то ли из Шиллера, гендерно не нейтральную. И про то, как он написал возмущенное письмо в канцелярию, то ли небесную, то ли в берлинскую. Действительно, ужасно – в Гейдельберге заклеймили профессоршу, которая посмела заявить о биологической доказанности наличия двух и только двух полов, суть женского и мужского. А уж как коллег Устинова, математиков Хилла и Табачникова, заклеймили за статью! Обосновали, видите ли, вывод из теории Дарвина о большем разнообразии особей самцов, нежели самок. Извинялись потом за формулы. Это даже не трагедия, это – анекдот… Нам – анекдот, а немцам – беда. Устинов рассказал, как однажды, уже преподавая арифметику в кельнской секундарной школе, он увидел человека, по некоторым признакам похожего на мужчину. Человек пришёл по велению сердца, движимый желанием добра и мира. Он пришёл к директору и попросил допустить его к детям, к ученикам. Руки у человека были мягкие, гибкие, ласковые… Он загибал пальцы, объясняя резоны своего проекта. А губы тонкие, нехорошие губы. Что за проект, что за метода? Называется – обнимашки. Это когда дети все со всеми обнимаются, трогают друг друга повсюду ручками. Конечно, не просто так, а под наблюдением этого методиста-воспитателя. На обеих мягких руках он все длиннющие пальцы позагибал, перечисляя плюсы. И ведь директор расцвёл! Это же что-то новое, передовое! Германия ищет, жаждет обновления, свежих форм развития свободной личности… Расцвёл директор, полезный идиот. Позволил и допустил. «И серой в школе запахло. Все стало ясно – сам Сатана посетил. Долгожданная встреча. Хорошо стало на душе, легко и ясно. Я к тонкогубому человекоподобному подошел и тихонечко, на ухо, проповедь вдул, и такую нашу простую, русскую проповедь, что он в воздухе испарился. Что ему шепнул, спросите вы? Что еще раз увижу возле школы – шею сверну, и ноги из бедер выдерну. Я умею на немецком быть таким убедительным, чтобы в уравнении, где слева – право вызвать на защиту полицию, а справа – собственные бедра и шея, не ставили знака равенства».

Тут в учительской раздались аплодисменты. Первым захлопал химик, подхватила первая англичанка, за ней – кто-то ещё. Устинов завершил речь с поднятым штандартом гордой головы. Да, он был хорош. Он нес в себе знание победителя. Он никак не походил на русского школьного учителя.