Но битва еще не была окончена. Фашисты озверели. Они в пламени огня «Катюш» лезли и лезли на высоту, карабкались по ее скользким склонам, цепляясь за чертополох, обгоревшие цветы и травы, проваливаясь в воронки от снарядов, крест-накрест простреливая ее автоматными очередями. И было трудно понять эту исступленность, это дикое предсмертное желание отвоевать и сокрушить редут, который и так, сам по себе, был жертвенно обречен. Защищал его один Башкин. Он стрелял и стрелял из орудия, выплескивая в пламени снаряды из багрово раскаленного ствола, не зная ни секунды промедления, когда удачно, когда не совсем, поражая танки и пехоту. Русский богатырь-ратник был весь в бою. Воевал в полный рост, не жалея себя, не страшась ни пуль, ни снарядов, не опасаясь смерти. Воевал жертвенно, как смертник, знающий, что это его последнее и решительное сражение, что в такой огненной свистопляске не выживет даже дьявол.
Немцы пытались взять его живым. Они любили героев, чтили смелость и храбрость. И так учили воевать своих солдат. На живом явлении. И теперь по-своему берегли его. Стараясь не убить, а ранить. Башкин же отбивался из последних сил.
И кричал:
─ За Родину! За Сталина! – и без милосердия крушил из автомата фашиста.
Кончались патроны, в ход шли гранаты. Когда кончились и они, он встал у края окопа, окруженный пламенем огня, кочующими клубами порохового дыма, подставил разгоряченное лицо освежающему ветру. Сердце бешено стучало, разнося по телу мучительную усталость и боль. Вскоре все это исчезло. Пришло успокоение, просветленное, чудотворное. Он достал последнюю осколочную гранату, не торопясь, снял с чеки, зажал в кулаке. И стал по покою ждать, когда на редут поднимутся фашисты, чтобы взорвать себя, орудие. И несметную подступающую силу. Горланистые крики были слышны уже рядом.
Поединок завершен.
Вскоре завершится жизнь.
Это его последняя дуэль, теперь он шагнет в свою тьму, в свою смерть.
В свое таинство.
Мысли были чистые, изумительно чистые. Ни жалости к себе, ни раскаяния за прожитую жизнь, ни страха гибели и вечности. Полное самоотречение от всего. Но ощущение жизни было. Лучи солнца, пробиваясь сквозь густые тучи дыма, грели голову в каске, ласкали плечи и руки. Он даже посмотрел в небо, в колодец дыма, на плывущие облака и солнце. И о милости подумал: хорошо было бы умереть по-русски, под иконою Казанской Богоматери, с прощально горевшими свечами, в русской вышитой рубашке.
Умирать же приходится не так, в одиночестве, в изодранной, прожженной гимнастерке. Стоя в пламени костра, отчаянно задыхаясь в расхристано летающем пороховом дыму. Вдали от дома, от матери. От девочки Капитолины с двумя косичками, какую теперь видел идущею с коромыслом на плече и двумя полными ведрами воды, взятыми из колодца!
Видеть девочку-россиянку, было чудом из чудес!
Такая благословенность, такое видение могло быть только от Бога!
На прощание с землею!
На прощание с жизнью!
Поняв, что орудие больше не стреляет, немцев смело вошли на бастион. Александр Башкин ждал мгновение, дабы взорвать себя и врага. Но в это время рядом разорвался снаряд, и взрывная волна отбросила воина далеко в сторону от исковерканной пушки, и он сам по себе покатился с косогора на равнину, к стоящим у озера вербам.
И все, больше не поднялся.
Ушел в смерть.
IX
Брянский фронт был окружен танковыми армиями Гудериана, рассечен, разгромлен, истерзан гусеницами танков. И отступал от города Семилуки к Сталинграду. Поля, где шли жестокие битвы, какие были густо омыты кровью, досыта напитаны стоном, болями и мужеством, понесли печаль сиротливости и скорбные, скорбные во всю Русь братские могилы.
