Прощание - страница 20

– Тормозить? Так бывает. Думаю, это можно устроить.

Он забрал из её рук свитер.

– Диана, у Вас есть вода?

– О, уже нет. – Она протянула флягу и впервые посмотрела в его лицо. Такой молодой! Двадцать? Двадцать пять? – Здесь почти что спирт. С травами. Настоящий, а не этот… трубочный. Не хотите?

Ей показалось, что под глазами у него в тот же момент разлились тени.

– Нет. Благодарю Вас. Я не пью.

– Сколько видов захоронений Вы знаете?

Мы по очереди подкурили от металлической зажигалки со странной откидной крышкой. Карл извлёк её из своего ридикюля (это слово я ещё не встречал и записал под диктовку) и развернул ко мне боком, стоило заинтересоваться гравировкой.

– Хм… посмотрим. В землю. То есть, в гробу. Кремация. «Башни молчания» в зороастризме. Языческие обычаи с лодками и стрелами – тоже кремация, их не считаем? Теперь ещё, получается, Пески.

– Вы меня поражаете. Изучали историю религий?

Карл всё ещё не знал моего имени. То, что по началу создавало неловкость, стало забавным элементом игры. Теперь я думаю о том, как это интересно, что оно не фигурирует и здесь. В сущности, совершенно всё равно, из какого телефона до вас доносится важное сообщение, не так ли?

– Просто люблю читать. Читаю всё, что удаётся достать, но не всё дочитываю.

– Книгу обо мне Вы дочитали бы?

Мне хотелось сказать: «Книгу о Вас я бы написал», но это могло прозвучать вычурно и сентиментально.

– К чему был Ваш вопрос?

– Как Вы думаете, какой из этих способов помогает быстрее принять случившееся?

Мне требовалось подумать. Желание дать угодный старику ответ я отмёл сразу, сосредоточившись на собственном скудном опыте. Стоило вспомнить скоропостижный уход отца, затворничество матери и наши с сестрой многолетние попытки примириться с раскрошившимся домашним укладом, плечи сковало жаром адских плавилен. Тело вспоминало ощущения, оставленные, как мне казалось, в давно ушедших днях: слабость, дрожь страшного предвкушения, тошноту от собственной немощи и, наконец, пустоту, которая жила теперь за моими органами и иногда приходила в движение, пусть и реже с каждым годом.

Кажется, я готов.

– Я не назвал ещё один.

Карл кивнул, улыбнувшись одним уголком рта. Ждал ли он очередного монолога мальчика-заучки или наблюдательность уже подсказала, что сейчас неминуемо должно произойти?

– Память. – Я смотрел на него и был беспомощен перед тем, что оживил минуты назад в своём воображении. – Вы когда-нибудь придумывали себе воспоминания? Я да. Случайно. Мне просто хотелось изменить то одну подробность, то другую. Подобрать… синоним. Смягчить боль.

Я не сразу почувствовал, что заплакал. Постаревший ребёнок, я жалел свою семью, жалел себя и, испытывая едкий стыд, вперив взгляд в пол, не мог остановиться. Непролитые, настоявшиеся слёзы стучали по полу, как летний дождь по старой шиферной крыше.

Карл наклонился ближе и теперь по-отечески сжимал моё предплечье. Вы, конечно, знаете этот жест, лучше слов говорящий: «Я с тобой».

– Дорогой мой мальчик… – В его интонации встретились сочувствие, печаль и усталость. – Я Вас понял. Но принятие – это про другое. Принять – значит помнить, но найти силы продолжать жить.

Я ещё раз просмотрел страницы, вес которых ощущаю до сих пор, стоит задуматься о Карле и часах наших бесед. Шершавые и глянцевые, надорванные и сброшюрованные, эти листы больше не жгли мою кожу. То, что я принимал за стариковские байки, оживало, открывшись моему промытому слезами, чистому и непредвзятому взору.