Прощание - страница 9

Она нашаривает дверную ручку, не отводя взгляд. Я понимаю, что следовал за ней всё это время, отворачиваюсь к кранам, смиряясь с поражением, и набираю воды в ладонь, чтобы умыться. Но что-то меняется. Из кармана она выуживает маленькую записную книжку и карандаш, быстро, небрежно делает запись, вырывает клетчатый листок и протягивает мне.

– Если Вы встретите его, скажите, что я жду. Я всегда буду его ждать. И позвоните мне. Хорошо?

Мы стояли так близко, что и теперь я помню, чем она пахла: крепким табаком, напитавшейся влагой тканью и леденцами с мёдом. Она взяла руку, которую я так и не протянул в ответ, вложила в ладонь записку и согнула мои пальцы. Пару секунд я был почти уверен, что мы прижмёмся к друг другу и простоим так вечность – будто герои, что оказались по блату сразу в конце романа. Но Лиза неловко похлопала меня по предплечью, заправила волосы за уши, мельком глянув в зеркало, и широким шагом направилась к выходу.

– Эй! Вы не назвали мне ни одной приметы. Как я его узнаю?

Я измял бумажку и успел подумать, что с трудом разбираю скачущий почерк. Она развернулась на каблуках, заложив руки за спину. Покачалась, перекатываясь с носка на пятку, и едва не врезалась в мужчину, спешащего по безжалостному зову человеческого естества.

– Я не говорила Вам, как меня зовут, не так ли? А Вы откуда-то это знаете. Думаю, Вы справитесь и без моих описаний, господин Экстрасенс.

С этими словами она вышла. В коридоре стало слишком холодно, просторно и тихо.

– Что за урод тут накурил? Дышать нечем.

Я поспешно спрятал сигареты в карман и скрылся в кабинке раньше, чем в зеркалах отразился ещё один посетитель.

«Я всегда любил читать» звучит безобидно, интеллигентно. Есть в этой фразе, пожалуй, даже некий оттенок благородства. Но стоит перефразировать: «Я всегда прятался в книгах», и весь флёр улетучился, не так ли?

Прятался, это правда. От стотонного молчания родителей за столом, от насмешек в школе. От отказа первой девочки, которая мне понравилась, и двадцатой, осознавшей, что я не готов ни к браку, ни к детям. Помню, как пришёл из бара, не имея понятия, где оставил деньги и отчего болели рёбра. Тогда я не стал осматривать себя, не позвонил куда следует, а только улёгся на кушетке с книгой и проспал под ней до следующего вечера.

Вот и Карл не производил впечатление атлета, хулигана или борца. Сейчас мне кажется, что в юности он тоже был щуплым, излишне манерным и требовательным к своему окружению. И тем не менее, между нами была огромная разница: он не смущался жизни. Настоящей, со всеми страстями, красками и помоями, из которых она должна состоять. Возможно, его били – и он бил в ответ. Неумело, не направляя энергию, как говорят знатоки, от бедра к кулаку. А просто потому, что того требовали жизнь и его представления о справедливости.

– Кхм.

Я так и стоял, глядя на него, уже несколько минут, увлечённый собственной цепочкой размышлений. Карл успел привести в порядок костюм и вытереть лицо. Он сложил листы в аккуратную стопку, выбросил в корзину для мусора сигаретные бычки и теперь смотрел на меня словно нетерпеливый экзаменатор.

Я поспешно сел, забыв о намерении не следовать его странным правилам, скрестил ноги и протянул руку за следующим рассказом.

– Не знаю.

– Что?

– Не знаю, готовы ли Вы.

Он произнёс это с каким-то странным выражением. Не желая взять меня на «слабо» или задеть, не желая нагнать пустую интригу, добавить саспенса. Долгий взгляд, который я постарался встретить с достоинством, спрашивал меня «Как ты?», и эта внезапная перемена обезоруживала.