Профессор уже подходил к главному входу Института, поздоровался с парой знакомых, следовавших встречным путем, как вдруг метрах в ста впереди, там, где от проспекта отделяется переулок с бетонным забором, из-за угла появилась знакомая фигура. Он сразу узнал своего аспиранта и, остановившись, наблюдал, как тот идет навстречу.
Андрей, молодой и талантливый парень, был учеником Виктора Ивановича. Тот взял студента «на карандаш» на последних курсах института и затем привлек к научной работе в качестве аспиранта. Еще в начале учебы Андрей отличался от прочих, возможно, не менее умных ребят, особой тонкостью и глубиной мысли. Профессор сразу ощутил в нем что-то родственное, заметил в его глазах ту самую искорку жажды познания, что так настойчиво искал в других людях.
Молодой ученый, идущий ему навстречу, был красив собой, высокого роста, подтянутый и крепкий, опрятно одет и по обыкновению приветлив. Русые волосы коротко острижены, открытое веселое лицо излучало какую-то особую доброту, что сразу обезоруживала и располагала к себе собеседника. Он умел слушать и слышать другого человека, даже без слов. Одному ему известным способом улавливал настроение, настраивался на особую волну и уже через каких-нибудь полчаса беседы понимающе кивал, принимая житейскую «исповедь». Но больше всего привлекали его карие глаза, которые казались и веселыми, и грустными одновременно. Тот, кто был в хорошем расположении духа, непременно находил в них искорки азарта и жизнерадостность; а для человека, ищущего поддержки и сопереживания, открывалась их глубокая тихая грусть и даже сострадание. В общем, отличало их что-то гипнотическое, завораживающее. При взгляде на Андрея профессор ощущал непреодолимое желание улыбнуться, оно поднималось странным и приятным теплом от его сердца, таким теплом, которым отец внутренне благословляет оправдавшего надежды сына. И, что греха таить, у Виктора Ивановича не было детей, да и не могло быть по определенным причинам, так что место любимого сына в его сердце всегда оставалось вакантным до той поры, пока его не занял Андрей. И пускай между ними не было родства, жажда глубины их роднила, возможно, не меньше, чем кровная связь. Сам профессор отмечал, что если смотреть на это дело с определенной стороны, то Андрей будет его последователем и продолжателем научного ремесла, а значит, его преемником или можно даже сказать, наследником. Но, как это и бывает в жизни, все оказалось не так гладко, как мечтается. Вот и в собранной профессором «бочке меда», которую он старательно оберегал и обхаживал, оказалась ложечка дегтя, которая сначала лишь предчувствовалась, но со временем отмахнуться от нее или списать на «показалось» было уже невозможно. Да и положа руку на сердце следовало признаться, что это – вовсе не ложечка какая-нибудь, а целое ведро, и тенденция была вовсе не в «медовую» пользу. Эту проблему требовалось решить, переломить в свою сторону, уже не ходя вокруг да около, а расставив все точки над «i». Это и было самое тяжелое, этого-то и старался Виктор Иванович избежать до последнего, это-то и предстояло сделать теперь без отлагательств, ведь время больше ждать не будет.
– Здравствуйте, Виктор Иванович! – поприветствовал профессора подошедший уже почти вплотную Андрей, – я слышал, из высоких кабинетов исходят громы и молнии? – с улыбкой продолжил он, встретив протянутую руку крепким рукопожатием.
