Прощай, Сколопендра! - страница 8

Я поздно спохватился. Он уже вырос надо мной – могучей белой колонной, подпирающей небо. Потом он нагнулся, одним только взглядом засовывая меня еще глубже в коляску. (Хотя – куда еще глубже?)

Он смотрел на меня так, как дядька Мотыль из соседнего дома, которому неожиданно притащили диковину в его коллекцию насекомых.

– Дай лапу, друг! – Доверительно донеслось с высоты. – А я тебе дам косточку. Вкусную косточку, гав?..

Тяжелые его грабли прямо пригвоздили коляску к бетону.

– Чего надо? – Заорал я в его склонившуюся морду. – Иди отсюда!

И сразу загалдели старушки: моя единственная опора. Баба Улька запричитала, что ей мешали спать ночью: сейчас вот она пойдет – и вызовет участкового…А Мелания Сидоровна добавила: «Ступай, ступай, потом нам расскажешь».

– Щеня, ты чо – не понял? – Голова искренне удивилась. – Я же по-хорошему: знакомиться… Граждане! – Вдруг завопил ББГ. – Я же для них (и он указал на меня), все для них стараюсь.

Будут жить, как детки у пчелки…Вы что, на стены не смотрите? Буцай, – засигналил он в окошко. – Тащи агитацию…

Буцай приволок несколько рулонов: на первом плакате оказалась реклама ЖЕНСКИХ БОЕВ В ГРЯЗИ (ага, как раз для нашего чопорного «педсовета»!), на другом – еще почище: какие-то разноцветные шары – с игривой внизу надписью: «Хочешь сладкий сюрприз, негодник?». Потом вообще что-то непонятное: женская голова в тумане, прямо над ней – затейливая ювелирная штука, явно под старину – словно разобранная на части корона, и все это под размытым текстом: «кому достанутся ПРОПЕНДУЛИИ?».

Швырнув эти образцы на колени старушкам, ББГ гневно уставился на помощника.

– А где самое главное, пиратская твоя …академия? Где ОАЗИС, я в кого говорю?

– В меня… Все, значит, там, на «Бизоне» – у массажиста, то есть – бич-менеджера. Сами велели ему отдать…Сбегать?

– Не надо. Ступай туда…Благодетелей здесь не любят…Отсталые люди!

Он опять опасно склонился.

– Сам ложкой не расхлебаешь своего счастья, юный …технопитек! А сейчас признавайся, как звать сеструху. А-а, не слышу!

Я молчал, в первый раз ощутив себя партизаном на допросе.

– Машкой ее зовут, – отозвалась со скамьи ренегатка. – Но она только школу закончила.

Голова Белого дернулась и отъехала в профиль. Из-под страха мне даже показалось, что она раздулась – и стала размером с его же лимузин. (Зрительно они было на одном экране.)

– Машка, значит. – Он вдруг улыбнулся: вполне безобидно. – Здорово!

И слегка качнул мою коляску. Я чуть не выпал!..

– Что, малыш, не пускают? – Он маршальским жестом указал вниз, на запирающую выезд собственную тачку. И завопил, как полоумный, размахивая руками.

– Сволочи!..Мироеды!.. Кровь народную пьете…Зажрались! – Его крик взметнулся ввысь, прыгая, как человек-паук, по балконам. Захлопали двери и форточки. – Нахапали, а теперь разъезжают, капиталисты чертовы, мистеры-твиттеры…Владельцы заводов, блогов, берлогов! А дитю куда податься (он вновь потряс коляску)? У него, дитяти, крылышек нет.

– Правильно. – Прошамкала ренегатка, имея в виду что-то свое. – Совсем нету совести.

И тут я почуял, что мое кресло стало двигаться в режиме укачивания: туда – сюда, туда – сюда.

Он качал меня одним мизинцем! И в такт движению, как у болванчика, скользила его морда. Я зажмурился – и тут же огреб легкий шлепок по затылку.

– Малыш, ты заснул? Даже «пи-пи» не хочешь?

Тут я услышал новый звук: кто-то легко и споро перепрыгивал через ступеньки. Кто-то больше ребенка, но меньше человека. Вслед раздавались шаги покрупнее.