— Че молчишь-то, *ля?! — не выдержал показного спокойствия Кир. — Язык, что ли, проглотил? Иль не веришь мне? Думаешь, гоню, да? — он замолчал, улыбнулся, словно говоря: «Понимаю, туго доходит», и, вздохнув, как будто после тяжелой смены в забое шахты, добавил с усмешкой: — Да у нас мужиков полгорода ее знают, догадываешься, почему? Нет?
Крест по-прежнему молчал, поэтому опер продолжил свой обвинительный монолог:
— Да потому что она с мужиками спит за деньги. Работа у нее такая, понимаешь? Работа. Проститутка она. Шлюха.
Крест сделал шаг в сторону довольного собой Кира, но, тот, вздернув выше пистолет, угрожающе зашипел:
— Даже не вздумай! А то закрою за нападение на сотрудника…
— При исполнении? — с гримасой, отдаленно напоминающей усмешку, спросил Крест. Голос его звучал низко, сухо, надтреснуто. Слова давались с трудом.
— При исполнении, — злорадно подтвердил опер, и Крест отступил.
Сделав шаг назад, он не удержался, кинул взгляд на подозрительно хранившую молчание Олесю, чтобы найти опровержение чудовищной лжи, но не нашел. Наоборот, поникшая, притихшая Олеся, упорно отводившая взгляд, всем своим видом показывала, что опер прав. С горечью Крест понял, почему у нее такой необычный распорядок дня, почему работа всегда в ночную смену. Стало брезгливо и омерзительно на душе.
— Это правда? — не узнавая собственного голоса, спросил он у Леси, давая и ей, и себе крохотный шанс.
— Да, — одними губами ответила она, оглушенная тем, как в одночасье мечта разлетелась на кусочки.
Все, шансов не осталось.
— Хороша компания, — подлил масла в огонь Кир, — зэк и проститутка!»
И тот откровенный разговор с Женей все еще звучал в ушах…
«— Ты хочешь знать правду? Правда почти такова, какой ее представил Кир — я проститутка. Сплю за деньги.
Крест испытующе глянул на нее и, воздержавшись пока от каких-либо выводов, уточнил:
— Почти правда?
— Почти, — подтвердила Олеся, — потому что я никогда не рассматривала тебя как клиента. Все, что было между нами, все было искренне.
— А как же… — он хотел подыскать другое слово, но на ум не пришло ничего другого, кроме как озвученного Киром варианта: — «папа для Насти»?
Мимолетная неуверенная улыбка скользнула по губам Леси.
— Настя сама к тебе потянулась, и я подумала… — она замялась, — что, возможно, вот он — шанс для нее… вырваться из той жизни, которая ждет ее рядом со мной.
— Не понял, — на лбу Креста пролегла глубокая складка.
— Ну… я подумала… было бы хорошо, если бы ты увез ее отсюда…
— Я?! Почему я? Почему не ты? Почему на крайняк не мы вместе?
— Потому что я не могу никуда отсюда уехать, — осторожно, словно идя по тонкому, хрупкому льду, произнесла Олеся. Она не собиралась раскрывать правду настолько глубоко, но, кажется, этого было не избежать. Она чувствовала — если она хочет, чтобы Женя ей помог так, как нужно ей, ей придется поведать ему все. Но тогда он будет ее жалеть, а ей бы этого не хотелось. Хотя… ради дочери она терпела и не такое, вытерпит и жалость. Чтобы пресечь вопросы касательно только что озвученной причины, Олеся быстро назвала другую: — А ты можешь. Ты можешь уехать, забрать с собой Настю и начать новую жизнь, — она очень старалась говорить убедительно.
— То есть ты вот так просто готова отдать свою дочь первому встречному, можно сказать…
— Ты не «первый встречный», Жень, — горячо перебила Леся. — Я же вижу, какой ты. Настя к тебе тянется. Я не думаю, что ты сможешь причинить ей вред. Вопрос, конечно, в том, нужен ли тебе такой вариант, такая обуза в лице чужого ребенка?
