Прошлое в наказание - страница 37

– Хорошо, – буркнул он. – Пусть приедет ко мне послезавтра. Часам к трем.

Я позвонил Насте вечером, рассказал о разговоре с Топорниным. Она растерялась:

– Не ожидала, что все так быстро произойдет…

– А зачем откладывать? И потом: если есть возможность, надо ее использовать.

После некоторой паузы я услышал:

– Ладно, я отпрошусь. Я встречусь с ним. Олег, большое спасибо.

– Пожалуйста. Ты непременно сообщи мне о результатах разговора.

– Да… сообщу.

Она позвонила мне вечером в среду. Голос у нее был взволнованный.

– Олег, ты… перевернул мою жизнь. Борис Николаевич готов взять меня на работу. Научным сотрудником. Ты представляешь?

– Представляю. И очень рад.

– А я не представляю. У меня такое ощущение, что я что-то путаю. Но Топорнин определенно сказал, чтобы я оформляла перевод. Я уже написала заявление.

– Как отнесся к этой новости Эдуард?

– Эдик скептически оценивает мои способности в науке. Но не возражает против перехода.

– Ну и слава богу. Надеюсь, все будет хорошо.

Собрание граждан России быстро забылось, я опять втянулся в то, что принято называть текучкой, побежали дни, заполненные рутинной работой, – однотонные, незапоминающиеся, словно созданные для того, чтобы красть у нас время. Погода была тоже скучная – облачное небо, частенько начинавшее исходить мелким, равнодушным дождем. Покидая бывшее здание Сената, значившееся уже давно как корпус номер один, я видел Ивановскую площадь, соборы, невесело стоявшие по другую сторону покрытого мокрой брусчаткой пространства. Погода словно проявляла недовольство тем, что я совсем не обращал на нее внимания. Хотя в пору было дуться на нее за то, что начавшееся лето более походило на осень.

Я чувствовал, что музыка все более исчезает из окружающей жизни. А то скучное, невыразительное, хотя и ритмичное, что сменяет ее, недостойно внимания. Жизнь текла в темпе престо – быстро, по-деловому.

Рутинная работа продолжала донимать меня. Бесконечные письма, на которые надо было готовить ответы или резолюции, многочисленные справки по самым разным вопросам, которые приходилось сочинять, как правило, в спешке, а в придачу заседания, совещания, деловые встречи, где следовало присутствовать, а потом писать отчеты и давать предложения, – вот из чего состояла моя жизнь. Субботы неизменно были рабочими, да и в воскресенья порой дела требовали присутствия в Кремле. Так что я не каждые выходные видел Кирилла, а к Эдуарду и Насте съездил только один раз. Мы с Эдуардом опять спорили, брат вновь упрекнул меня в идеализме. Хотелось достойно ответить ему. Вмиг найдя хороший пример, я глянул на него с хитринкой:

– Ты помнишь Великого инквизитора?

– В Испании, что ли?

– В какой Испании? Того, который у Достоевского в романе «Братья Карамазовы». Настоящий изверг. Его действия страшны – сплошные костры. Он самого Христа собрался отправить на костер. Но стал излагать ему свою веру. Между прочим, он сказал Христу, что тот – идеалист, не видящий реальности.

Эдуард оживился:

– На себя намекаешь?

– При чем тут – намекаешь?! У Достоевского так написано. Великий инквизитор был уверен, что только мечом можно излечить мир, погрязший во зле. Да, Христос говорил: «Не мир, но меч принес вам». Но он при этом провозглашал и другое: «Взявший меч, от меча погибнет». Как же одно с другим сочетается? Без проблем. Меч Христос дает лишь для духовной борьбы. Но Великий инквизитор принадлежит к тем, кто этого не понимает. И вот когда он заканчивает излагать Христу свою точку зрения, Христос целует его. Представляешь? Целует. Потому что понимает всю трагедию этого человека. Ведь он искренне верит в то, что помочь может исключительно меч. Но эта вера губительна, эта вера убивает душу.