(а день был солнечный, светлый) толпы молодых, здоровых мужиков из ближайших деревень осадили магазин. Никто не хотел умирать, но понимали многие, что этот праздник для них – последний. И действительно, Ярославская Коммунистическая дивизия, сформированная из этих людей, необученная и недовооруженная, была брошена вскорости на защиту Москвы. Участь её была трагична, она была разбита. На запросы молодых вдов присылали иногда ответы, что такой-то среди убитых и раненых не числится, такая была мясорубка. Все годные для службы в армии мужчины призывались в армию. Остались только работники МТС (машинно-тракторных станций) и железной дороги.
На войне было смертельно опасно, но в тылу (мы жили в 500 км от Москвы) было тоже несладко. По всей стране – голод. Рабочим-железнодорожникам выдавали хлеба по карточкам по 600 граммов на день, служащим – по 500 граммов, детям и иждивенцам – по 150 г. В деревнях и этого не было. Было трудно родителям, особенно в больших семьях, надо было всех обуть, одеть, накормить, а зарплаты были низкие. Отцу нужно было платить налог: требовалось сдать государству 300 л молока за сезон и 40 кг мяса. Иногда приходилось покупать эти продукты, чтобы расплатиться с государством. Весной и летом для возможности прокормить семью надо было работать в огороде, чтобы вырастить картошку и другие овощи. Правда, размеры огорода ограничивались пятнадцатью сотками, при превышении этой нормы резко увеличивался налог. Как было выжить? Сильно выручала кормилица – корова, но чтобы её содержать, требовалось заготовить на неё сено. Покосы отцу выделялись в полосе отвода рядом с железнодорожным полотном. Травы не хватало, приходилось искать лужайки по кустам в лесу, но и это не допускалось: земля была колхозная или госхозная. Так что сено добывалось, как у нас говорили, «воровски».
А ведь его надо было высушить, привезти к дому – а как? (или принести ношами на большие расстояния). Да не дай бог, если кто донесет властям об этом. Заготовка сена в лесу вообще сопряжена с определенными опасностями. Как-то мать напугал огромный лось-одинец, так что она без памяти прибежала домой.
Огород, сенокос и другая работа – все ложилось, в основном, на плечи отца. Он работал на полторы ставки, был путеобходчиком на железной дороге, уходя в стужу и дождь на дежурство осматривать состояние рельсового пути на своем участке. Наш отец на Отечественной войне не был, имея броню железнодорожника. С него, думается, хватило участия в первой мировой и Гражданской войнах. Но и жизнь в тылу в 1941–1945 годы была чрезвычайно тяжела, особенно для многосемейных родителей. И понятно было всеобщее ликование, когда отец ранним весенним утром пришел домой с известием о победе. Он получил медаль, на которой было выбито: «Наше дело правое, мы победили».
Наш род
Дворяне, бояре, князья весьма чтят свои родословные, досконально знают своих пращуров. На этой почве в допетровские времена цвел пышным цветом институт местничества – государь должен был должности, привилегии, почести воздавать в соответствии со знатностью подданного. Упраздненное официально ещё при Федоре Алексеевиче местничество долго ещё давало о себе знать, оно имело значение.
Что касается крестьянства, то, как это ни прискорбно, память о предках у крестьян как бы не была востребована, поскольку за крестьянскую «родовитость» ни чинов, ни званий крестьянину не давалось, хоть, может быть, его предки на самого Рюрика работали. К тому же в силу неграмотности крестьян записей о крестьянских предках не велось. Память в лучшем случае хранила деда. Прадед уже представлялся совсем туманно, да это и понятно: в крестьянском деле выдающихся событий не происходит – изо дня в день достаточно однообразный труд, различающийся только в соответствии с временем года. До прадедов ли тут?
