Но и тут Господь оказал мне милость. Мой новоявленный господин, Михель Н., оказался вовсе не чванным и грубым великовозрастным болваном, каким я его себе представлял, а вполне симпатичным рыжеволосым и голубоглазым парнем, напрочь лишенным отцовской спеси. Правда, поначалу он показался мне угрюмым и замкнутым. В присутствии отца Михель почти всегда молчал, а если произносил слово-другое, то только по-немецки (как и господин Н., говоривший на русском языке крайне редко и неохотно). Однако стоило нам покинуть Петербург, как мой молодой хозяин изменился до неузнаваемости – оживился, заулыбался и бойко заболтал со мной по-русски. Вскоре мы настолько подружились, что Михель заявил:
– Вот что, Яша! Давай будем с тобой на «ты»! И знаешь что: не зови меня Михелем. Не люблю я это имя, словно козел блеет: Михе-ель… Мишка куда лучше! Идет?..
Со временем он поведал мне свою невеселую историю:
– Знаешь, Яша, я ведь так не хотел никуда ехать! Меня фатер[4] заставил… Видишь ли, он желает, чтобы я непременно стал врачом. Ты, говорит, как почтительный и послушный сын, обязан продолжить и приумножить мое дело. А я не хочу быть врачом, видит Бог, не хочу! Да еще и трупов боюсь, и крови тоже. Да только отца еще больше боюсь. Некуда мне деваться… так хоть немного потешусь на свободе, а там будь что будет!
Надо сказать, что обретенная свобода основательно вскружила голову моему юному другу и хозяину. И, в отличие от меня, он проводил большую часть времени не на лекциях и занятиях, а на студенческих вечеринках и пирушках в обществе местных Гретхен и Клерхен. Лишь перед очередным экзаменом Михаил брался за книги и с моей помощью с грехом пополам наверстывал упущенное. Но едва экзамены оставались позади, он снова возвращался к своим собутыльникам. Как я ни уговаривал Михаила посвящать учебе хотя бы половину того времени, которое он тратил на кутежи, как ни стращал его отцовским гневом, он отмахивался и отшучивался:
– Полно, дружище! Бог не выдаст, свинья не съест! А вот мы сегодня как раз и закажем в «Ученом осле» жареного поросенка! Нас свинья не съест… ей самой будет капут! Ха-ха-ха!
И в его пьяном смехе слышалось отчаяние обреченного…
* * *
Наконец мы получили аттестаты об окончании университета и вернулись в Россию. Как же я тосковал по ней все эти годы! Вспоминал матушку, Ивана Крестьяныча… Господи! Только бы они были живы! И, сам не знаю отчего, я вспоминал нищенку в красно-зеленой одежде, бредущую по нашей улице с посошком в руке. Тогда я впервые задумался над тем, насколько имя этой женщины подходит к тому образу жизни, который она ведет. Ведь Ксения значит «странница». Вот только знает ли она цель своего пути, как утверждал тот бывший сыщик, следивший за ней? И если это и впрямь так, то какова эта цель? Впрочем, разве мы, будучи и сами странниками в этой жизни, знаем, куда идем и куда придем? Право слово, странные раздумья посещают нас на чужбине…
Сразу же по возвращении в столицу я отправился к своему учителю и благодетелю Ивану Крестьянину. Ведь именно ему я был обязан тем, что стал врачом. Однако старик едва ли не с порога заявил мне:
– Вот что, Якоб. Сперва съезди-ка ты к своей муттер. Добрый сын должен чтить свою мать – так и в Библии сказано. Побудь у нее, сколько будет нужно. А мы с тобой еще успеем наговориться.
Выйдя на улицу, я кликнул извозчика и поехал к матушке.
