«Упокой!»
Я отшатнулась. Тогда отец за руку меня взял и насильно ко лбу мельника приставил.
«Говори, что ты там шепчешь, ведьма!»
Я заплакала, попыталась вывернуться, а он ударил меня. И оставил сидеть и смотреть, как мельник долго и мучительно дух испускал.
- Он милости просил, - зашептала Лилия, глотая слезы. – Пусть и был вором, пусть и подсыпал в муку мела толченного, но я... я не смогла.
- Ты не хотела отомстить отцу? – царевна только сейчас поняла, насколько ее мачеха была добра к ней. «Родные порой похуже врагов».
- Нет. Он глава всему. Без него мать не выживет. А вместе с ней и вся ее огромная семья, что за счет отца кормится. Он без устали ее за то попрекает, - Лилия вздохнула. – Он чуть что грозится ее выгнать, а сыновей, моих меньших братьев, себе оставить.
- Сиротинушки мы с тобой при живых родителях, - вздохнула Луна.
- И не говори, сестра.
Наутро Луна браслет Лозы не нашла ни на кровати, ни под нею. Будто его и не было вовсе. А черноголовый воспитанник в трапезной делал вид, что вовсе с Луной не знаком и нет-нет да крутил памятный браслет на запястье. Царевна аж задохнулась от гнева.
15. Глава 13
- Все из-за нее? Из-за этой малолетки?
Лоза закрыл глаза. Трудно разговаривать с женщиной, когда она не слышит даже себя.
Отгородиться от разъяренной Стрелы не получилось: она вцепилась в лямки кожаного фартука, который Лоза надевал, работая с заговорами и боевыми артефактами. От гнева губы воспитанницы стали еще тоньше.
- Я не извращенец, - произнес он, стараясь как можно мягче убрать руки Стрелы. Как же он раньше не замечал, что у нее такая жесткая и мозолистая кожа? Загар с лица не сошел даже сейчас, поздней осенью, а потому, стоило воспитаннице, все лето пропадающей на стрельбище, деланно удивиться, как он разглядел светлые полоски морщин в уголках ее глаз.
«А ведь она гораздо старше, чем говорит…»
- Не извращенец? Да я сама утром видела, как ты выходил из ее комнаты! – Лоза делал Стреле больно, крепко сжимая ее пальцы, но она не сдавалась, не отпускала лямки фартука. Влечение к этому мужчине ей, вошедшей в самую пору для любви, не побороть. – Не забывай, что купальня совсем рядом с ее спаленкой.
Лоза вздохнул. Ведь чувствовал, чувствовал, что кто-то за ним наблюдает!
- Если бы я не была раздета, еще там подняла бы тревогу. Поймали бы тебя на горяченьком! - сказала и прикусила язык.
Глаза Лозы сделались страшными. В черных зрачках завертелось что-то вроде омута, в котором она, если не оторвет взгляд, непременно утонет.
- Я же тебя люблю, - уже ласково запела-застонала Стрела, - и ни с кем не хочу делить. Ты только мой!
- Женщина, ты что-то путаешь. Разве я говорил тебе о любви? – голос Лозы был холоден, и Стреле казалось, что по позвоночнику стекают ледяные капли. Они срывались с взмокших вдруг на затылке волос и устремлялись вниз, к копчику. - Разве я делил с тобой ложе? Разве я приносил тебе брачные клятвы?
Как? Вот как он мог при всем своем небольшом росте и скудном телосложении казаться выше и сильнее ее? Той, что готовится стать воином? Той, чьи заговоренные стрелы легко пробивают броню? Той, что одним ударом головы может надолго лишить мужика памяти?
Воинственная дева пятилась, хотя собеседник не сошел с места. Уже давно Лоза отпустил руки, а вздымающаяся грудь не касалась его тела, а он давил, всего лишь одним взглядом давил так, что сбивалось дыхание.
