Прости мне мои капризы - страница 37

Заснул, когда уже совсем рассвело.

В этот момент Ирина мне и приснилась. Второй раз со времени нашего знакомства.

В первый раз я увидел Ирину во сне – той же ночью, в которой мы узнали о существовании в этом мире – друг друга. Точнее, как и сегодня, это была уже не ночь – было утро.

После того, как я проводил Ирину до ее дома, и мы расстались, договорившись о новой, скорой встрече, – она полностью завладела мной! Заняла все мои мысли и все окружавшее меня пространство! Пробудила во мне (в первые минуты встречи, с первым прикосновением ко мне ее руки…) смелые фантазии, у которых не было границ, и в одной из которых – самой смелой – мне пришлось несколько часов назад ей признаться.

Тот первый сон оказался не очень четким, он был эфемерным, и, скорее, не зрительным, а слуховым.

Ирина появилась передо мной – как-то вдруг сразу.

Неожиданно!

Словно бы ниоткуда!

Она находилась на таком от меня расстоянии, дальность (или близость) которого я не мог в точности определить. Неотчетливо представляясь в какой-то бело-серой, туманной, вероятней всего, утренней, дымке, от которой веяло прохладой.

(Прохладу эту я ощущал на себе, и ощущал ее так, как если бы это было в действительности…).

Наверное, видение было нечетким – из-за светлого и прозрачного, как бумага-калька, покрывала, плотно «обволакивавшего» тело Ирины от плеч и почти до самых пят, запеленав и вытянутые, прижатые к бедрам руки, – «сливая» девушку с общим фоном. Кто и для чего запеленал ее – я не знал.

Никаких движений Ирина не делала (связанная по рукам и ногам – она физически не могла двигаться…) – просто стояла на месте, устремив неподвижный взгляд в мою сторону.

В полной тишине!

Я также смотрел на Ирину, только не на лицо, которое своей бледностью и неподвижностью несколько пугало меня, а на ее тело, главным образом – на туго стянутую покрывалом, приплюснутую ее грудь, с маленькими крапинками сосков, которые существовали как будто сами по себе, отдельно, находясь близко перед моими глазами, в отличие от самой груди (объяснить этот фокус с точки зрения «физической науки» – я также не мог…), и небольшое, темное пятнышко в паху, то глуше, то яснее проступавшее через тонкую, светлую ткань…

А потом тишины не стало.

До меня донеслось натужное дыхание Ирины, точно ей что-то мешало свободно дышать.

Затем я услышал негромкий, печальный ее голос. И этот голос звучал почему-то не из того места, где продолжала находиться Ирина, а рядом со мной, но каждый раз с другой стороны: то слева от меня, то справа, то сзади, или даже сверху. И каждый раз я импульсивно поворачивал голову, или разворачивался всем телом, пытаясь его, голос, «поймать». Все мои попытки оказались неудачными – я постоянно опаздывал.

Потом голос Ирины изменился. Она произносила отдельные, не связанные между собой по смыслу, слова и целые фразы (тоже непонятные…) – в какой-то очень странной манере, перемежая их короткими, отрывистыми всплесками смеха, от которого у меня, как при сильном испуге, замирало сердце.

И еще – я никак не мог потом вспомнить ни одного сказанного Ириной слова, и очень жалел, что не записал речь на бумаге сразу, как только на какое-то время очнулся от сна (что не однажды со мной бывало…), а затем снова заснул.

Теперь же сон был предельно ясным, четким – «реалистичным». Как будто все происходящее я видел воочию…

Ирина предстала предо мной, быть может, в самом привлекательном и романтичном образе, переходящим, на родной нашей почве, из века в век, из поколения в поколение по неразрывным, прочным каналам народной памяти – красивой девушки-русалки: с широко распущенными, мокрыми волосами, в которых, переливаясь, посверкивали серебристые искорки дивного лунного света, и какие-то золотые крупинки – песчинки из таинственного подводного мира, с открытой, слегка двигавшейся, от ровного, спокойного дыхания, грудью – над тихой гладью воды; удивительным образом в ней отражавшейся – словно через огромное увеличительное стекло, и с предельной ясностью.