Анни, наш финансовый директор, вовремя меня удержала. Подошла неслышно, ласково обняла за плечи, принялась вполголоса успокаивать. Она явно опасалась скандала, дикой безумной выходки, что бросит тень на репутацию нашей фирмы.
Нет, я не собиралась буянить и мстить.
– Нам нужно поговорить, Селеста.
В ее кабинете на пробковой доске были развешены мои распечатанные ведомости. Каждый лист – на четырех кнопочках. Все ошибки подчеркнуты палаческим красным или флуоресцентным оранжевым.
– Вам не следовало возвращаться так рано ни в коем случае. Вы не готовы, и в сложившихся обстоятельствах это вполне естественно. Отдел кадров и не подумал со мной посоветоваться, а ведь я лицо заинтересованное! После такой утраты вам нужно, по крайней мере, два месяца отдыха. Не волнуйтесь, никаких неприятностей у вас не возникнет, хоть вы допустили ряд промахов и некоторые не преминули этим воспользоваться. Все это мелочи. Прошу лишь об одном: сегодня же постарайтесь оформить отпуск за свой счет. Так будет лучше и вам и нам, уж поверьте.
– Ладно, – ответила я.
Слушая Анни, я догадалась, что за мной следили, верней, шпионили с самого утра. Но я на нее не в обиде. И на других коллег тоже. Мне все равно, все едино. Я покорно сложила в сумку ежедневник, ручку, баллончики, карандаши и вернулась домой.
Когда я уходила, Анни еще раз меня окликнула. Напутствовала с искренним участием:
– У вас еще все впереди, Селеста, согласны? Главное, не поддавайтесь унынию! В этом секрет успеха.
– Ладно, Анни, согласна, не буду.
Поначалу мне дали две недели отпуска, а потом продлевали его и продлевали без конца. Однако я и дома продолжала считать. На тысячу новорожденных приходится девять и две десятых процента мертвых. Половина из них – жертвы абортов. Всего за год рождается восемьсот тысяч. Прикинем, сколько женщин, способных к деторождению, живет в нашем доме, на нашей улице, в нашем квартале, в нашем городе, в нашей стране. Заметим, глядя в окно, всех мамаш с колясками и с детьми постарше. Как часто они проходят мимо? Во что одевают своих детей? Кормят их грудью или из бутылочки? Что мы слышим чаще: детский смех или детский плач? Какова вероятность внутриутробной смерти плода на третьей неделе беременности, на пятой, девятой, двадцать первой, тридцать восьмой? Как может малыш умереть, едва родившись?
Я составляла сложные пропорции соотношения возраста матери и этапов развития эмбриона.
Мама навещала меня каждый день. Она садилась ко мне на постель, я клала голову ей на колени и плакала. Делилась с ней своими выкладками.
– Селеста, ты же знаешь: я в математике ни бум-бум. Твои расчеты для меня – китайская грамота, – лепетала она.
Я знала, что она просто щадит меня, не признается, что все это – полный бред. Я и сама понимала, что потихоньку схожу с ума.
– Ты права, мама, китайская грамота.
Она устроилась ассистенткой логопеда на полставки, после работы мчалась за покупками, прибегала к нам, готовила ужин и дожидалась возвращения Лино.
Она не говорила мне, как другие:
– Нужно жить дальше, чем-то заняться, почаще выходить из дома.
Не говорила:
– Нельзя себя запускать: нарядись, причешись, подкрасься.
Мама просто меня поддерживала, все терпела, все принимала.
На выходные из интерната возвращалась Маргерит. Мы втроем сидели на диване: мама – справа от меня, Марго – слева. А Лино – напротив нас в огромном кожаном кресле.
