Хелен когда-то была на войне в Испании, служила в бригаде имени Линкольна. В каком качестве, я так и не понял; она городила какую-то невнятицу, когда пыталась мне это объяснить. К слову, она была коммунисткой, вдовой, имела двух взрослых детей. Её поколение сформировали тридцатые, теперь же ей осталось лишь возиться с брошенными собаками. Она уже давно перестала читать труды Маркса, перестала ждать мировую революцию.
Я видел её сквозь завесу водяных брызг. Неясная тень в сопровождении двух других теней, поменьше. Собаки. Ну точно, Хелен. Давление в разбрызгивателе менялось, пульсируя; струи воды взметались и опадали, то открывая, то снова скрывая вид на процессию. Вот Хелен впереди, а собаки следуют за ней по бокам. Всплеск радужных струй. Теперь собаки выдвинулись вперёд. Держатся начеку. Держась подальше от брызг, я вышел навстречу. Псы приветствовали меня рычанием, хотя мой запах был им знаком. Всегда настороже, охраняют свою хозяйку, не доверяют чужакам.
– У нас утренняя прогулка. Правда, мальчики?
Хелен погладила псов, чтобы успокоить. Они обнюхивали подошвы моих ботинок. Вероятно, я где-то наступил на особо интересную какашку. Они всё никак не могли уняться, нюхая; их собачьи мозги явно нашли что-то интересное в запахе моей обуви.
Один из псов был чёрный лабрадор-ретривер. Другой – немецкая овчарка; серо-чёрный, похожий на волка кобель. Он хромал, должно быть, вывихнул лапу.
– Я нашла лабрадора на озере Мерсед. Он стоял на берегу, у самой воды, и смотрел на уток.
По поводу некоторых её найдёнышей возникали вопросы. Представьте себе: собака на берегу озера, и никого поблизости. Значит, собаку бросили. Не обязательно верный, но наиболее вероятный вывод. Особенно если вы предрасположены повсюду находить брошенных собак.
– Он был насквозь мокрый, я вытерла его своим пальто, – сказала Хелен с гордостью. У неё было бежевое пальто из верблюжьей шерсти. Недурное из него полотенце. Под пальто было надето тонкое красное платье из акриловой ткани. Синтетика плотно облегала тело, демонстрируя, что под платьем не надето ничего. Ежедневно Хелен проходила по нескольку миль своей бодрой раскрепощённой походкой; у неё были крепкие ноги, которые не стыдно показать. Нижнее бельё не соотносилось с её стилем ходьбы.
– Капитализм, – сказала Хелен, возвышая голос. – Вот что капитализм делает с собаками и людьми. Рабочих увольняют, они стоят в очередях за бесплатным супом. А о собаках больше заботиться некому.
Псы взирали на неё с таким видом, как если бы понимали, что речь идёт о непростой судьбе собак в капиталистическом обществе. Тяжёлые времена: то рецессия, то депрессия.
У нас есть Общество по защите домашних животных, специальные собачьи корма, а также законы, регулирующие содержание собак. Мы придумали собаководство, выводим особые породы для побед на собачьих выставках. Породы с родословной, в отличие от беспородных ублюдков – результатов беспорядочных кровосмесительных связей.
– Дети приезжали прошлым вечером, – сказала Хелен, резко сменив тему. – Марша опять беременна.
В её голосе слышалась покорность перед судьбой. Марша опять беременна. Это было неизбежно. У Марши уже две гири на ногах. Как у её мамочки.
При звуках имени Марши собаки навострили уши. Марша занимала важное место в сердце Хелен, её имя было произнесено по-особому. Собаки смотрели на Хелен с пониманием.
