Задавать вопросы, которые не требуют ответа – тоже часть игры.
Я поставил чашку с чаем и открыл окно. Воздух был прохладным, но не свежим. В нём чувствовалась отравленная пыльца весны, подкрадывающаяся не в шутку. Солнце, как и всё в этом мире, будто пыталось убедить меня, что сегодня ещё не конец. Но я знал: оно только начинает свой путь к закату, и всё, что будет дальше, – это иллюзия. Так вот, стоя у окна, я понял, что одно из самых тяжёлых испытаний в жизни – это не выдержать молчания. Когда ты начинаешь слышать всё, что происходит вокруг, и при этом ничего не можешь изменить. Это чувство, когда ты смотришь на людей, работающих, живущих и даже ссорящихся, и вдруг осознаёшь, что всё это может быть лишним. Но кто я такой, чтобы судить? На кухне стоял мой термос. Парадоксально, но именно этот тяжёлый советский термос как-то стабилизировал моё существование. Он был частью моей жизни, частью моей истории. Я не знал, почему, но на фоне всё того же холодильника, он стал чем-то вроде якоря, с которым я ассоциировал стабильность. Хотя, если подумать, даже термос, как и холодильник, в какой-то момент может сломаться. Всё ломается, всё приходит в негодность. И вот что интересно: ты всё равно продолжаешь пользоваться тем, что осталось. Я почувствовал, как внутри меня зарождается странное, почти магическое ощущение: что, возможно, весь этот мир – это просто тест на выживание. Не физическое выживание, а выживание в состоянии пустоты. И что если вот эта пустота – и есть то место, в котором я должен был бы быть? Возможно, я был бы счастлив, если бы научился быть комфортно пустым. Не полностью, но хотя бы частично. Ведь быть заполненным этой постоянной шумихой вокруг – это тяжело. И иногда кажется, что самое большое благо – это именно тишина, в которой ты можешь найти себя. Я решил, что мне нужно пойти к Петру Ильичу. Знаете, бывают такие моменты, когда ты понимаешь, что хочешь поговорить с кем-то, кто не будет спорить с тобой, кто не будет требовать от тебя объяснений. И Пётр Ильич был таким человеком. Иногда мне казалось, что он знает всё на свете. Даже если и не знает, он точно не спешит с выводами. Он был как мудрая сова, сидящая на ветке и спокойно наблюдающая за происходящим. И мне было с ним легко. Он, как всегда, сидел в своей квартире в кресле, окружённый книгами, которые он читал по несколько раз, потому что для него не существовало «первый раз». Каждая книга была как старый знакомый, с которым он никогда не расставался.
–Илюша, – сказал он, как только я вошёл, – ты сегодня как-то странно выглядишь. Тебя жизнь опять не радует?
–Нет, – ответил я, присаживаясь. – Жизнь-то как раз не плохо. Просто холодильник умер. Это заставляет задуматься.
Пётр Ильич засмеялся. Ему всегда было смешно, когда я начинал философствовать.
–И что, ты думаешь, что это знамение? Холодильник не просто сломался, а показал тебе смысл жизни?
Я тоже усмехнулся. Но мне стало легче. С Петром Ильичем не нужно было притворяться. Он знал, что я думаю, до того, как я сам это осознаю.
–Вроде бы да. А может, я просто ищу какой-то смысл в том, что я не могу найти. Ты знаешь, мне иногда кажется, что смысл жизни – это как холодильник. Он есть, пока работает, а как только ломается, начинается куча вопросов, на которые нет ответа. Ты понимаешь, о чём я?
Пётр Ильич кивнул и снова уселся в кресло, слегка прищурив глаза.
