Да и подтянуться в учебе тоже ведь невредно, на носу выпускные экзамены. Тем более что Зоя классно сечет в математике, да и в физике с химией тоже, а Вадиму точные науки даются с большим трудом. Склад ума у него оказался чисто гуманитарным, и в принципе для поступления в университет математика была ему абсолютно не нужна, а вот хороший аттестат, напротив, – он-то как раз был нужен Фишкину позарез.
Тревожные размышления Вадима прервал звонок в дверь. Уменьшив звук в телевизоре, Вадим нехотя сполз с дивана и направился в коридор.
На пороге, чуть виновато переминаясь с ноги на ногу, стоял закадычный друг Вадима Юрка Ермолаев. Настолько закадычный, что не общался с ним больше месяца – ровно столько, сколько Вадим провел в больнице. И сейчас, стоя на пороге его квартиры, испытывал, должно быть, нечто вроде смутных угрызений совести.
– Привет, Фишка! Ну как ты? Вот зашел дружбана проведать! – преувеличенно бодро воскликнул Ермолаев, сияя радостной улыбкой и одновременно пытаясь просочиться в квартиру.
– А-а, это ты, Ермол? Ну, проходи, коли пришел, – пожал плечами Фишкин, никак не выказывая ответной радости.
Но смутить Ермолаева оказалось не так-то просто. Старательно не замечая прохладного приема, он нагло ввалился в коридор и, действуя с упорством танка, двинулся дальше, на кухню.
– Слышь, попить есть чего? А то я пирожок в буфете слопал, а там мясо такое соленое! Да ты че, Фишка, не рад мне, что ли? – Юрка с невинным удивлением всматривался в лицо друга.
– Ну почему же? Очень, очень рад, что ты наконец-то пожертвовал своим драгоценным временем и выкроил свободную минутку для меня. Огромное тебе спасибо! – Хотя Фишкин дал себе слово не показывать своей обиды на одноклассников, она поневоле сквозила в его интонации, стоило ему только открыть рот.
Он взял с полки большую чашку и, набрав в нее прямо из-под крана ледяной воды, сунул под нос Ермолаеву.
– Да ладно тебе, Фишка! Я, между прочим, собирался, чес-слово! Просто я… занят был офигенно, а не на диване в потолок плевал! Да! Меня, между прочим, Зойка Колесниченко попросила… э-э-э… в одном полезном деле поучаствовать. Ну, и я, естественно, не мог не протянуть ей руку бескорыстной помощи. – Ермолаев почувствовал, что его начинает нести в запредельные дебри собственной фантазии, но остановиться уже не мог.
– Хм, прикольно! И что же вы с ней такое проделали? – неожиданно миролюбиво поинтересовался Фишкин.
– Ой, Фишка, не поверишь! Прикинь, мы… мы с ней у нее в квартире… делали ремонт! – выпалил Юрка, в глубине души осознавая, что это его признание больше похоже на бред не совсем нормального человека, но отступать было уже поздно.
– Чего-чего? Ремонт? У Колесниченко? – Фишкин слегка опешил от такого наглого вранья, а затем даже развеселился в душе и приготовился выслушать сногсшибательный рассказ своего дружка, подробности которого он – это было очевидно – выдумывал на ходу. – А с какой радости она именно к тебе обратилась? И что за дикая фантазия – делать ремонт среди зимы?
В том, что Юрка беззастенчиво врет, Вадим абсолютно не сомневался. Поверить в сказки Ермолаева он, может быть, и поверил бы, если бы не знал совершенно точно, где находилась Зоя Колесниченко каждый день во второй половине дня весь предыдущий месяц.
Вадим сидел напротив Юрки, криво усмехался и испытывал противоречивые чувства. Ему было и противно и смешно слушать откровенное, неуклюжее вранье и в то же время было жаль своего трусливого друга, который сначала побоялся навестить его в больнице, а теперь вон как пыжится, пытаясь найти оправдание собственной трусости, вместо того чтобы честно в ней признаться.
