Просвет моей уязвимости - страница 10

Единственным спасением в подобных ситуациях было делать вид, будто все шло своим чередом. Не навязывать свою компанию вошло в привычку и даже стало приоритетом. Все больше Элиза погружалась в себя, как будто слой за слоем пробираясь в недры души, чтобы наконец ощутить тепло человеческого контакта, и пусть даже собственное. Кто, кроме нее самой, знал, как сделаться счастливой? Развивая навыки наблюдения и глубинного анализа, девушка практически безошибочно определяла, с кем у нее были шансы сблизиться, а куда лучше не лезть. Более того, застенчивость все же иногда становилась предметом исследования кого-то из старших, поэтому Элиза часто оказывалась в центре внимания более взрослых людей. У нее получалось находить с ними контакт лучше, чем со сверстниками. Эта традиция сохраняется и до сих пор, где ее главными фанатами становятся дети и пенсионеры. За счет многостороннего развития она могла бы завести разговор с кем и о чем угодно – были бы желание или личная выгода. Когда человек переживает все внутри себя, то ему, с одной стороны, проще понимать мир и относиться к нему терпеливее, с другой – “помогите кто-нибудь связать несколько слов так, чтобы меня приняли, иначе я расплачусь от страха оказаться для них другой и вновь отвергнутой”.

– Эй! Ты как? Откуда приехала? Выглядишь, как испанка или русская.

– Ты угадала, я из России. А ты?

– Япония, но уже много лет с семьей живу в Лондоне. А в Аскоте ты какими судьбами?

– Отправили сюда (м)учиться. Но я практически ни с кем не разговариваю по-английски, кроме тебя и персонала.

– Значит, будем исправлять! Пойдем на лужайку? Там вышло солнце. Любишь печенье?

Девушка была на 5 лет старше и выглядела как мировая модель: длинные стройные ноги росли от ушей, особенно учитывая, с какой высоты на нее смотрела Элиза, коленями идеальной формы, под которыми тугим жгутом натягивались мощные сухожилия, она четко мерила шаг, будто циркулем выписывая легко угадываемую траекторию движения по направлению ее высоко поднятой головы и фиксированного взгляда. Длинные густые волосы, черные, как ночное небо без городского засвета, переливались серебром шелка высшей пробы. Острый подбородок гармонично дублировал продольные вырезы глаз. Рядом с ней Элиза чувствовала, будто Ангел-Хранитель нес ее на руках, пролетая над всеми этими густыми английскими полями на пушистых крыльях, пока холодный ветер вперемешку с ароматом свежескошенной травы и навоза перебивал дыхание, будто не разрешая прерывать ощущение свободы и безопасности.

Томление ожиданием в засаде давало первые плоды.

Их расписание отличалось, но были и пересечения, поэтому девушки гуляли, покупали вкусности, общались, наслаждались английским летом насколько это было возможно на территории охраняемой зоны. В периоды желаемого одиночества Элиза отдыхала в комнате с кино на русском языке и конфетами, а однажды чисто из любопытства забрела в католическую церковь. Ей нравилось ходить туда, где терялись оживленные разговоры, и громкий смех только редким эхо напоминал о себе, потому что любое столкновение с незнакомцами вызывало нежелательный прилив кортизола. В таких местах по ушам отчетливо била тишина, будто вакуум внезапно поглощал все, включая мысли и пугливое подрагивание ресниц. Сердце начинало выть загнанным зверем, после длительного заточения учуявшим след сородичей и притаившийся для решающего рывка на волю. Присутствие Высшей Силы пробуждало в ее подсознании древнюю колыбельную, мотив которой едва можно было воспроизвести современными инструментами речевого аппарата. Иногда Элиза пристально смотрела на фрески и скульптуры, выполненные для передачи образов ключевых религиозных фигур. Она вела внутренний диалог, отвечая на свои же вопросы, либо прислушивалась к тихой мелодии историй образов. Тогда же отношения с Богом укреплялись в силу естественного детско-подросткового любопытства. Страдания Иисуса Христа так сильно впечатлили ее, что она старалась об этом не вспоминать и не думать, опасаясь привлечь подобный опыт в свою жизнь.