Ладно, хватит тянуть. Пора приступать к делу, а то с ректором уже с утра наговорился…
– Надо предложить помощь от лица Академии, венок возложить обязательно, финансово поучаствовать, сам понимаешь. Нехорошо, Василий Евгеньич, передача эта, записка – откуда они ее вообще…
– Да я понимаю.
– Не понимаешь ты, Василий Евгеньич, – мне вот это всё сейчас вообще не надо. Нам реформу пытаются вкатить, подо мной и так кресло шатается, а тут еще твой факультет опять… Думай, как решать будешь, если в суд пойдут. А лучше подстели соломку.
– Как?
– Дадим заявление, что не просто приносим соболезнования, но и приняли меры…
– Какие меры?
– Там что написано: деканат и немка. Сыграем на опережение.
– У нас такая немка не работает, мы ее на прошлой неделе уволили? Сделаем так – поставим черную метку, Миш. Ей больше не преподавать.
– Так пусть сама уходит. Не справилась со стрессом, написала в сердцах заявление, а мы проявили понимание и не стали требовать отрабатывать семестр.
– А если не напишет?
– А если не напишет, то у нас по договору шестидневка с шестичасовым рабочим днем. Не явилась на работу, когда нет пар? Отсутствие более трех часов – пожалуйста, нарушение трудового договора.
– Миш, это уже софистика.
– Это закон, хоть и dura[43]. А тебе суровости, Василий Евгеньич, не хватает, устал за столько лет-то, на пенсию захотел…
– Так, значит, Михал Иваныч?
– А ты не обижайся. Думаешь, мне твоя пенсия нужна? Сначала тебя, потом меня, сам знаю. Так что от твоего гуманизма никому проку не будет. Защитишь себя – защитишь и меня. Защитишь меня – защитишь Академию.
Цицерон говорил: всё, что справедливо, полезно.
Цицерон говорил: всё, что в нравственном отношении прекрасно, справедливо.
Цицерон говорил: всё нравственно-прекрасное полезно.
Цицерон в грязной оборванной одежде бросался в ноги к Помпею, лишь бы избежать изгнания из Рима.
Даже Цицерон стал белым карликом – так с чего вдруг упираться Васе?
Или Вася хочет, как Сенека, испить цикуты, и уйти если не в расцвете, то хотя бы не на закате?
В начале был Логос – но что же будет в конце?
Когда меня призовет к себе Бог – если он в ожидании гибели еще не запрятался от своего сверхсоздания на самоизоляцию, понадеявшись пересидеть пару миллионов лет и выйти на волю, когда отбушует уже новая инфекция Homo Sapiens, – то спросит:
Кто был твоим первым?
Девочка, семнадцатилетняя девочка с первого курса.
