Разве не для таких случаев существуют служанки? Но Эванджелина слишком добра. В старые, мирные времена давно бы пихнула юную мисс локтем в бок. Но – война, и красные глаза не у одного массы Хораса. Чего удумал – дочь в бумажный воз запрячь! Но плакать не о чем – другим девицам приходится едва не тяжелей. У мисс Берты хотя бы работа чистая. Этой леди не приходится помогать при перевязках и операциях в госпитале. Не приходится мотать бинты и щипать корпию. Не приходится стоять за ткацким станком. Сидит себе, перышком скребет. Но ни одна работница, тем более – богатая патриотка, не работает по шестнадцати часов в день. И есть почти перестала. Да ни негры на плантациях, ни работники на рудниках не прольют столько пота, сколько ее мисс Берта изводит чернил. А принесешь поесть – один ответ:
– Не буду… Не хочу. Некогда!
А если это дитё старую няньку не слушает, что толку жаловаться мистеру с миссис? Вот и корсет затягивает без ее помощи. Нечего утягивать и уминать! Приходится идти на хитрости. Вот самая простая: побольше патоки в ежевичный чай и рядом, на блюдце, оладушка. Или кусочек телятины. Мисс сначала смеялась:
– Это что, к чаю?
Пришлось напускать строгий вид.
– Настоящие леди пьют чай с шоколадом. А в этом доме больше не покупают привозной снеди… Или мисс велит купить бразильского шоколада? В порт только что вошел корабль массы Нормана.
– Вот уж нет! А мистер Портер опять полтрюма глупостей привез.
Это она еще ласково! Бывало, как начнет массу Нормана честить, так выходит, что Норман Сторм Порчер – нахал, повеса, пощечина общественному вкусу, и главное – не патриот! Ругает капитана, ругает, а сама улыбается. Нравится он мисс Берте, хотя и ниже ее на полголовы.
Что поделать – приличные джентльмены все в Виргинии, а этот совершает подвиги на глазах у всего города. Однажды среди бела дня прошел между двух кораблей блокады, вода вокруг так и кипела… Другой капитан спустил бы флаг и примирился с потерей корабля. А этот прорвался. Еще и сигнал вывесил: «Срочная доставка почты в Гавану!»
Во время бомбардировок он один выходил в море – прямо сквозь эскадру янки.
Ну, и как не таять девичьему сердечку?
– Он дурной человек. Зря вы с ним водитесь. Сами же говорите, что возит всякую дребедень.
– Да что же в нем дурного? Дуры те, кто все это расхватывают и сами на шею капитану вешаются. Так бы плакат и повесила – «Купила шляпку? Мужу не хватило хлороформа!» Ну и картинки: как она себя в зеркале целует, да как он в муках корчится.
– Сердитая вы! А что делать будете, как траур отходите? Старые платья ушивать? Вон как похудели.
Задумалась.
– Придумается. Чем ближе кость, тем слаще мясо, Эванжелина.
Когда жених был жив, это было бы: «Знаю, но не скажу!» или «Секрет!» А теперь у нее в голове: «Еженедельная плата на верфи должна быть увеличена на двадцать процентов в связи с переходом на двенадцатичасовой рабочий день, и составит шестнадцать тысяч семьсот двадцать долларов… Высвобожденная рабочая сила будет употреблена… что даст возможность направить в действующую армию…» Тьфу! Хотя, конечно, сельским господам, сколько ни хвались, без помощи городских не справиться с этими янки. В городе-то совсем иная хватка – что у джентльменов, что у голытьбы.
За спиной – возмущенный шепот:
– Спит!
– Ну и что? Джексон Каменная Стена тоже на проповедях спит…
Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, – но это вся прогулка.
