Сколько живу, столько боюсь метро и змей. А прилетающие с грохотом вагоны напоминают железных ползучих тварей, заглатывающих в бездонные пасти маленьких человечков разной национальности и возраста. А в вагоне все какие-то печальные. Я не видела в метро довольных людей. Разве что туристов. Их можно встретить где угодно. Даже на кладбище – они там как по музею разгуливают. Пристал ко мне как-то раз на кладбище один такой парень из Парыжу: где тут Гоголь похоронен? Я минут пять ему объясняла, что он ошибся кладбищем. Турист меня не понял, и плутал еще минут тридцать.
Ощущая острую необходимость стереть сегодняшнюю идиотскую ситуацию из памяти, я завернула в магазин. Положив в корзину бутылку красного полусладкого, вспомнила о Вероныче и взяла еще одну.
Вскрыв любимый напиток Иисуса, начала тихонечко подтягивать из бокала, нарезая бутербродики.
Нос побаливал. Я ненавидела поганца Витьку и недоумевала: почему я?! Вопрос, мучивший меня вот уже год. Раньше нападки были раз в неделю. На этой – уже четвертая выходка с его стороны.
С чего такая активность? Она связана с весной?
Или, что с этой порой у шизофреников обострение?!
Если не выходить из аудитории, то и Витька меня не достанет!
Ага!
Он без стеснения зашел в «женскую опочивальню», а тут – всего лишь аудитория…
Я приуныла.
Может, у него что-то случилось, и он решил сорваться на мне?
Окей? Почему на мне?!
Я что, груша для выплескивания эмоций?!
С какой стати вообще бояться этого отмороженного мерзавца?!
Он мне ничего не может сделать…
Ничего!
Если бы Илья был рядом, он бы защитил.
Правда ведь?!
Пошли песни Максим. Пять раз я спела «Отпускаю». Так душевно, что прослезилась. Даже старая ворчливая бабка снизу (которая на Димаса с балкона орет), не стучала по батарее. Видимо, неплохо пою.
Конечно, неплохо!
Илья всегда говорил, что у меня ангельский голос.
Илья…
Прости меня! Я виновата!
Я!
Я одна!
Больше никто.
И вот моя карма: одиночество!
Это расплата за ложь!
Боль – плата мне за тщеславие.
За то, что не ценила тебя!
Прости меня! Слышишь?
Хотя, как ты услышишь…
Я допила бутылочку вина, и поняла две вещи: мой плей-лист перешел невероятным образом на Макса Барских, и я подпеваю ему голосом Розенбаума. И вторая: мне не нравится зеркало в коридоре.
Оно расположено так, что отражает кухню. И сейчас в нем я. Но че-то оно мне не нравится. Не знаю почему. Чувство такое… словно за мной наблюдают.
Я вспомнила блокбастеры соседки и подумала: а что, если это не глюки?!
В общем, я отрыла в комнате церковную свечку, зажгла, и подошла к зеркалу.
– Эй, козззел! – обратилась я к своему раскачивающемуся отражению, – если ты там, то ты там и останешься. Ты не сможешь выбраться оттуда. Никогда. Ясно тебе?! Вот те крест! – и я нарисовала отражением пламени свечи крест на все зеркало. Огненный крест. Три раза. Потом задула ее и уселась у стеночки, рядом с зеркалом, начав распевать песни группы Ленинград.
Такой меня и обнаружила Вероника, вернувшаяся из кино.
– Давай еще выпьем! Я и для тебя купила.
– Какое выпьем! Завтра на учебу! – возразила Вероныч, ведя мое тело, жаждущее веселья и празднества.
– Это не честно! Я не пойду, – ухватила я межкомнатную дверь двумя руками и уперлась.
– Хорошо, стой здесь, – вздохнула Вероника.
Соседка растянула мой диван и разложила постельное.
– Я не хочу спать. Хочу к Илье, – возмутилась я, отпуская дверь (видимо, сегодняшняя ситуация меня ничему не научила).
