– Здравствуй Настя, – профессор прошел в палату и присел рядом со мной.
Я хмуро глянула на него и отвернулась.
– Ты не хочешь говорить со мной?
Я молчала.
– Настя…
– Профессор, мне по хрен, кто запер меня в дурдоме, – я жестко посмотрела на него. – Мне по хрен, кто и зачем вытащил меня оттуда. Решили, что перестарались? Страшно стало? Мне абсолютно наплевать, что Вы намеренны делать дальше. Вам нравиться ставить опыты надо мной? Ставьте. Продвигайте научные познания. Мне по хрен, но имейте в виду, если кто-то, кроме Вас, посмеет войти сюда, я придушу его на месте. Мне на хрен не нужна ни чья жалость и еще, постарайтесь работать молча…
Богдан ждал профессора в кабинете Никиты.
– Как наши дела, профессор.
– Мозг Насти не разрушен, но, она зациклена на том, что она ни кому не нужна, это последнее, что она помнит ясно. Богдан, Настя ведь говорила тебе, что в случае, если ты пойдешь против нее, в ее мозгу снова произойдет сбой, как защитный рефлекс, не позволяющий уничтожить ее. Этого сбоя не произошло, значит подсознательно, она уверенна в том, что ты не хотел ей зла. Если бы не последний сбой, сделавший Мурену в разы сильнее, она не пережила бы пребывания в диспансере. Более того, препарат который должен был лишить ее разума, подействовал на мозг Насти с точностью наоборот – он усилил звериный иммунитет Мурены. Сейчас ей очень тяжело, тяжелым будет и восстановление, ей нужно лишь пережить это. Беда в том, что она уверенна в том, что стараться пережить все это ей больше незачем. Нам остается лишь ждать, спорить и пытаться что-то доказать, бессмысленно, она не готова к этому и это лишь усугубит положение, она будет считать это лишь жалостью…
Еще месяц я провела в клинике. Ясное сознание вернулось ко мне, но состояние было очень тяжелым, я ничего не помнила до того момента, когда очнулась в клинике, кроме того, как меня забрали из дома и первого дня в психдиспансере. Не помнила и не хотела вспоминать, ни слышать, ни видеть кого-то я тоже не хотела. Я снова смогла пережить очередной «подарок» судьбы, но теперь уже не понимала зачем. Мне было невыносимо больно, осознавать то, что у меня ни кого больше нет в этой жизни. Я понимала близких и не винила их, но мою душу разрывала невыносимая боль. Я очень хотела к малышам… Я очень хотела домой и с ужасом понимала, что кроме меня, ни кто этого больше не хочет. У меня ни кого больше нет… Большой и крепкой семьи, у меня больше нет…
Весь этот месяц я сухо и нехотя отвечала на вопросы профессора днем и захлебывалась горькими слезами по ночам. В конце концов, я заставила себя принять, как есть, надеясь на то, что когда-нибудь я смогу смириться с этим.
– Здравствуй, Настя.
– Здравствуйте, профессор, – сухо ответила я.
– Тебе передали вещи, – он положил на стол мой портмоне и ключи от машины, на стул поставил сумку с вещами.
– Спасибо, – хмуро ответила я, взяла сумку и ушла в ванную, переоделась и снова вышла к нему.
– Ты так и не хочешь выслушать меня?
– Зачем? Я ни кого не виню, профессор. Живите спокойно, – я выразительно посмотрела на него. – Се-Ля-Ви, – взяла со стола ключи и портмоне и вышла из палаты.
За этот месяц я ни разу не видела Никиту. Он пытался поговорить со мной, но я просто прогнала его, потребовав другого хирурга. Я не могла видеть его и понимать, что все, что было в нашей жизни осталось в прошлом, оставив лишь горькие воспоминания и сожаления, о чем думал он, я не знала и не хотела знать. Я и сейчас не собиралась заходить к нему. Зачем? Зачем рвать себе душу? Видеть их и понимать, что я больше не нужна им. Они устали… Я хотела покинуть клинику и навсегда исчезнуть из их жизни. На парковке у клиники стоял мой внедорожник – Тундра, который я приобрела, после того, как мой Хаммер приказал долго жить. Подойдя к машине, я увидела Богдана, стоявшего рядом с ней. Сердце дрогнуло в моей груди и сжалось в комок.
