Протосеанс - страница 3

     После Евгений стал посещать элегантный бар. Под флёром томного взгляда он легко обратил на себя внимание одной броской дамочки спелых лет. Уж больно её елово-зеленые тени за пушистой щеточкой ресниц забавно гармонировали с её оранжевым цветом платья-реглан, что он не пропустил её.

     Красотка подтаявшими, теплыми, большими воловьими глазами сразу же выдала свое желание подарить ему себя.

– Ты уведешь меня с собой? – Девица была подградэ и предательски покачнулась.

     Тварь самоуверенно гмыкнула: – Разумеется…

– Махотка моя! – бархатным голосом нежила она жарко-пылким чувством, как целовала, присутствие Жени.

– Ты – замужем?

– К дьяволу!..

     Тварь огляделась. Просторный дансинг, залитый лазерным светом и в меру заполненный хорошим звуком, смех и дыхание девочек, порхающих стайками, как неоновые рыбки в аквариуме, – породило желание обладать ею и – немедля.

     …Когда наступил сентябрь, женщина напомнила еще раз о себе как героиня нового поступка – ради Жени обнежила ноги: корчилась битый час на столе от мук в салоне красоты. А когда дело дошло до постели, в плотской игре, облюбовывая каждую пядь его атлетического гибкого тела, она открылась ему в своей неизбывной любви.

     От новых ласк тот захмелел. Под приглушенным светом ночника ее позлащенное солнцем лицо глянулось чужим, и он вверил себя необузданной сексуальной фантазии…

     Он ее не любил, но эмоциональное прочтение его лица она расценивала тогда так: соскучился.

– Я тебя забавляю сегодня – да?..

     Но прожили они вместе только несколько месяцев.

     Она вдруг, в один день, поняла, как не стало вокруг счастья. Январь – году начало – стремительно положил конец ее внебрачному раю, и вдобавок на Сретенские оттепели ее затрепала лихорадка: она слегла гриппом.

– Что ж такое, приветил, влюбил, выпил весь сок, а теперь… Всё?! – тоненько пожаловалась она Жене, и как переполненные озера в долине её глаз заблестели слезы. Веки и подглазья окрасились в нездоровый шафрановый цвет.

– Меня ты не любишь…

– Заткнись! – Эверг сказал как отрезал – ровно промороженным воздухом дохнул на её кожу лица и сам, точно от реального холода, накинул на себя старую медведку – наследство рукастого деда – и с резко обозначенными строгими мимическими морщинками на лице выскользнул на длительный перекур в «атриум». (Так он называл остекленную лоджию.)

– Подсудобила любовь-затейница… Ведь двадцать восемь лет дуре! – завыла адажио Светлана.

     Когда Эверг вернулся, лицо женщины выражало уже вымученнейший вид.

– Что?! – Евгений встретился с воспаленным взглядом серьезно занедужного человека, но прошел мимо.

     -…приелось сладенькое? – вдогонку заявила женщина. – Всю любовь-то ты усидел  – как пасхальный пирог.

– Дура!

– Умял его, как ребенок, в один прием. Подавай тебе новый. – И ревмя заревела человек-горемыка.

     …Он выпроводил ее домой, к отцу с матерью, скупо шлепнув по заду.

– Прощай!

     Прошел год. И вот новая пассия.

     Когда не было рядом Лены, взгляд его само собою сиротел. Он исподтишка наблюдал, как она дефилировала с животной грацией, и понимал, что нуждается в ней, как ночь в смене утра, как… хладнокровная рептилия – раб солнца – в рассветных лучах огненной звезды…

     Без нее его хлестало нагонной волной неурядиц. Он оказывался своего рода в немой пучине собственного замкнутого общения, и Госпожа Неустроенность прохладно и больно касалась его своим наэлектризованным газовым шлейфом…