– Другого пока нет, – сказал мне Раим. – Это временно. Потерпи.
Даже клавиатуры современной не нашлось. Она была сальная, пыльная и липкая. Вы ещё помните компьютерные мыши с шариком? Я вот почти забыл, что такие когда-то существовали, но вспомнил о них в тот день. Когда я управлял ею, то стрелка на мониторе еле двигалась, мне не хватало стола, чтобы перемещать стрелку от одного края до другого.
Но самым неприятным для меня явилось моё с Гузель расположение. Наши столы стояли вплотную друг к другу, между нами было максимум два метра. Когда мы сидели за своими компьютерами и смотрели в мониторы, то наши глаза были практически на одном уровне. Казалось, что мы сидим и смотрим друг на друга. Иногда мы забывались, и наши глаза действительно встречались на долю секунды. Было одновременно неловко, смешно и глупо. Мне приходилось нагибаться, чтобы прятаться за монитором, но спина в такой позе долго не выдерживала.
Если бы Гузель была хоть чуточку такой же привлекательной, как Лиля, я легко бы смерился с положением и даже использовал бы ту ситуацию, чтобы пофлиртовать. Но Гузель была красива ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы мне хотелось её трахнуть. Её бока слегка выпячивали, но только потому, что она носила слишком узкие джинсы. И эти недостатки были наименьшей проблемой её внешности. Наибольшей проблемой было её некрасивое лицо, которое полностью перебивало всякое желание её сносных форм. Только полное отсутствие сексуальной жизни помогало мне разглядеть в ней женщину.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спрашивала меня периодически полушёпотом Гузель.
– Пытаюсь выкладывать объявления. Этот компьютер подгружает сайт больше минуты. На нём невозможно работать.
– От твоих объявлений толка нет никакого. Лучше напиши текст рекламы для радио. Несколько разных вариантов.
– Сколько?
– Десять.
Я написал и с радостью ушёл на обед. Вообще наше общение с Гузель сразу же не задалось. В нём изначально не было лёгкости, а была лишь твёрдая формальность обсуждений рабочих моментов. Я ни разу не говорил с ней по душам, ничего не спрашивал о её жизни, как и она абсолютно не интересовалась мной. С другими, с кем я более-менее сблизился, разговор как-то сам заходил на личные темы, а между мной и Гузель было напряжение. Мы словно не хотели находиться в одном помещении, не хотели работать вместе, причём не по какой-нибудь причине, которая рассорила нас, а просто так. Как будто мы старые любовники, уставшие друг от друга, что даже на ссоры не хватало сил – одна сплошная апатия. А тишине нашего кабинета позавидовали бы старожилы в библиотеках.
«Тук-тук-тук» доносилось через стену из соседнего кабинета отдела кадров. После чего Гузель сворачивала все свои дела и уходила на 15-20 минут. Как оказалось, Гузель и баба из отдела кадров пили чай, я застал их как-то случайно за этим делом. Они были очень дружны между собой, и чаепитие было у них ежедневным по два раза в день, примерно в одно и то же время. Иногда первой стучала об стену Гузель, подавая сигнал, а та в ответ производила такие же стуки, что, видимо, означало положительный ответ.
Впереди меня ждали долгожданные выходные, оставалось доработать меньше часа. Гузель свернула рабочее место и поспешила, чтобы забрать своих детей из детского сада. Но перед уходом, когда она накидывала верхнюю одежду, она сказала:
– В понедельник приди на планёрку вместо меня, я не успеваю отвозить детей в детсад. Впредь ты будешь ходить каждый день на планёрку. Она проходит в кабинете Михаила Васильевича, начало в 7:30.
