Проводки оборвались, ну и что - страница 12

Но вот же экая брутальность в Вюртемберге, а справка по C. P.E. сообщает, что в юности он написал два цикла сонат, один посвятил Фридриху II, другой – «юному герцогу Вюртембергскому». Так ли брутально было в Вюртемберге? Впрочем, работу ему предложит Фридрих.

Казанова («История моей жизни», пер. с фр. И. К. Стаф, А. Ф. Строева) по дороге в Сансуси встречается с аббатом Бастиани: «Он показал мне любовные письма, полученные им от короля Прусского до его рукоположения; государь был положительно без ума от Бастиани, пожелал стать его возлюбленной и по-царски наградил, увенчав церковными лаврами». Далее Сансуси. Казанова сочинил просьбу об аудиенции, «подписал ее моими двумя фамилиями, прибавив слово: венецианец» («Мемуары Казановы, венецианца», пер. с фр. М. А. Петровского, С. В. Шервинского). Удачно: «На другой день я получил записку, подписанную: Фридрих, в которой говорилось, что король будет находиться в четыре часа в садах Сан-Суси и что там я могу ему представиться. Прибыв на место свидания в назначенный час, я вижу в конце аллеи двух лиц, – одно – в партикулярном платье, другое в военной форме и в ботфортах, без эполет: это был король». По ходу встречи происходит диалог, раскрывающий тему фонтана:

«– Нравится вам этот сад?

– Нравится.

– Вы – льстец. Версальские сады лучше.

– Действительно, благодаря своим фонтанам.

– Конечно; я издержал бесполезно три тысячи талеров на проведение воды.

– И ни одного фонтана? Это невероятно.

– Господин Казанова, вы не инженер ли?

<Затем говорят о налогах и лотерее.>

Король очевидно начинал раздражаться; может быть, он чувствовал, что я прав. Я не возражал. Сделав несколько шагов, король останавливается и говорит мне:

– Вы – красивый мужчина, господин Казанова.

– Это у меня общее с гренадерами Вашего Величества.

Он повернулся спиной и приподнял слегка шляпу. Я удалился, убежденный, что не понравился ему. Но дня через два милорд маршал сказал мне:

– Его Величество мне говорил о вас; он намеревается дать вам здесь место».

Но предложили ерунду вроде надзора за кадетами, а бытовые условия ему не понравились. Еще Казанова профильно сообщал, что «…ничего не могу сказать о любовных похождениях этого короля: к прекрасному полу он чувствовал отвращение и антипатию, которых нисколько не скрывал». Справочники согласны: «Гомоэротические мотивы изобилуют в любимой резиденции Фридриха – Сан-Суси. Из окон кабинета Фридриха просматривается фонтан со статуей обнаженного Антиноя. В Новом дворце […] самая большая фреска изображает представление Зевсу юного Ганимеда». Собственно, доминирования гомоэротики в статуях не видно. Впрочем, я не в теме. Но тогда большое количество голых дам в этом контексте могло соотноситься не с физическими желаниями, а с чем-то иным. Какая-то у них была другая функция. Понятно, антично-мифологическая, но уж слишком конкретно они выглядят. И не такое уж качество, чтобы внешние формы стушевывались, оставляя только идеал. На стенах желто-белого дворца вообще дикие морды, еще и грязные. Грязь там уместна, физиологична, добавляет реальности. Может, все это просто чтоб гостям было приятно, ну и как в Версале. А Фридриху все равно.

Эти истуканы как уроки литературы. В голову заходят Дианы, Юноны, Юпитеры, Марсы, Муму, коты на цепи, бедные Лизы. Обживаются там навсегда, без них себя и не вспомнить. Нормативному российскому мозгу было бы удобнее, когда б не Марсы и Венеры, а полунагие Онегин и Ленский с нагими Таней и Олей. Тут и преемственность бы возникла, ходил же их автор в халате меж античностей Летнего сада. Или же статуи должны были конкретно излучать беззаботность, негу и блаженство?