Приходилось нести малышку и волочь за собой спасенную девушку. Она идти не могла, часто спотыкалась, в любой момент готовая рухнуть на землю, держалась за руку Ивана, другой – прикрывала свою наготу.
– Быстрей, быстрей! – тревожным шепотом подгонял, торопил Прошкин, поминутно оглядываясь назад. – Они могут вернуться.
Солнце палило из-за спины, вдогонку, когда лейтенант со спутницами подошли к месту, где лог раздваивался: одно ответвление уходило дальше по прямой, а другое, помельче, с небольшим ручейком по самому дну – вправо, к колку, что резко выделялся на фоне огромного пшеничного поля.
Иван свернул вправо, углубляясь в сторону лесочка, что манил к себе, притягивал своей удаленностью от мрачного лога.
Они уже были на окраине колка, когда захныкала, заворочалась девочка. Прошкин отвернул покрывало, поправил соску с сухарями – она была пуста.
– Вот тебе раз! – улыбнулся, глядя на малышку. – А еще не хотела, капризуля.
Девушка подбежала, взглянула на ребенка и вдруг осунулась на землю рядом с Иваном, протянув к малышке руки.
– Хая, Хаечка! Не может быть, Хая!
Прошкин с недоумением смотрел на девушку, но на всякий случай отгородил рукой ребенка от нее.
– Но-но, потише, гражданочка! Какая еще Хая? Я ее нашел! Иди лучше к ручью, умойся, а то ребенка напугаешь!
– Это наш, наш ребеночек, наша девочка! – протягивала руки девушка. – Моя племянница Хаечка! Бася… овраг… бросила… – упала на землю, зарыдала, сотрясаясь от плача.
– Вот оно что! – Прошкин соединил все сегодняшние события в единое целое и теперь сидел, с удивлением взирая то на ребенка, то на ее тетю. – Вот оно что! Гражданка! Гражданочка, – потрогал за плечи. – Ты долго еще нагишом бегать будешь?
– Ой! – подскочила та с земли, сжалась, прикрывая себя руками. – А что ж мне делать?
– Сначала сходи к ручью, умойся, а я что-нибудь придумаю.
Девушка убежала, лейтенант разделся, снял с себя нижнее белье, надел на голое тело галифе и гимнастерку.
– Вот теперь порядок! – довольный своей изобретательностью, принялся готовить новую соску малышке.
Пеленки сохли на ближнем кусту, когда девушка стыдливо окликнула Ваню.
– Я помылась, а что дальше?
– Вот одежда, можешь одеваться, – указал на белье, что лежало рядом с ним.
– Отвернитесь, мне стыдно, или бросьте сюда.
– Ну, цирк! Два часа мелькала передо мной голой, а тут застеснялась. На, лови! Извини, что без стирки – прачечная отстала! – добавил, не оборачиваясь к девушке.
Гиля надела на себя солдатские кальсоны, рубашку, вышла из-за куста, с ожиданием уставилась на этого незнакомца.
– А дальше что? – в который раз спросила она, смущенно потупила взор, поддергивая длинные и широкие штаны, то и дело сползающие с ее фигуры.
– Вот же бабье племя! – то ли с восхищением, то ли осуждающе произнес парень. – Только что с того света спаслась, а уже боится показаться смешной! Плюнь на все! Сейчас что-то подтянем, что-то подкатаем, и будет хоть куда. А как тебе зовут?
– Гиля, меня зовут Гиля, – почему-то повторила девушка.
– А лет тебе сколько, Гиля? – спросил Прошкин, привыкая к этому новому имени.
– Девятнадцать. В мае исполнилось девятнадцать, – уточнила она.
– Девятнадцать? А меня зовут Иван, Ваня Прошкин, – говорить что-либо о цвете ее волос не стал, смутился вдруг.
– Подойди сюда, Гиля, – попросил девушку. – Надо подвязать веревочки снизу, штрипки называются, и на поясе веревочкой стянуть. А рубашка и так сойдет, только рукава подкатай чуть-чуть.
