Прозрачный - страница 3

Разумеется, верить мне стали не сразу, но, когда на четвертый или пятый раз мои предсказания подтверждались, дети и воспитатели начинали прислушиваться к моим советам. Многие даже сами подходили и спрашивали что-нибудь о себе. Никто ничего не мог скрыть от меня. Любые интриги и козни становились явным, а мне достаточно было просто поговорить с зачинщиками, чтобы не случилось беды. Хотя не все меня слушались, многие дети продолжали ссориться, хулиганить и причинять кому-то боль, ведь за всеми в детдоме не уследить, но все же общее поведение детей стало меняться в лучшую сторону. Я была судьей всех конфликтов и размолвок, ко мне прибегали дети из разных групп и разных возрастов, требуя защиты и помощи. Я очень быстро определяла, кто был не прав и в чем заключалась суть конфликта.

Но несмотря на мой столь необыкновенный дар и частое обращение за помощью, в основном дети меня сторонились и испытывали чувство неловкости рядом со мной. А как еще можно себя чувствовать рядом с человеком, который видит тебя насквозь, это пугало и отталкивало. Меня не приглашали в игры, не шептали мне секреты на ушко, не общались так, как принято общаться со сверстниками или приятелями. Да и как со мной можно было поделиться секретом, если я и так его узнаю, как можно играть в игры с ребенком, который легко определяет каждый твой следующий ход и шаг. Мне даже нельзя было устроить темную, я все предугадывала заранее. Им было неинтересно со мной, от меня ничего не скроешь, они чувствовали себя несовершенными рядом со мной, многие стыдились своих мыслей.

Нина Ивановна хорошо это видела, ей хотелось как-то помочь мне, скрасить мое одиночество рядом с другими детьми. Может быть, ее саму очень привлекала моя безропотная чистота и безупречность, когда ты с детских лет видишь людей насквозь, видишь их страсти и боль, их мысли, желания. Нина Ивановна спрашивала меня: «Как ты все это видишь, как это происходит?» Я отвечала, что это как безусловное знание, я вижу человека как наполненный сосуд, не как лицо, руки, оболочку, а как внутренности этой оболочки. Это не похоже на обычный механизм восприятия, это похоже на некое мерцание, вспышки с информацией, которые возникают в голове. Ты начинаешь смотреть на человека, а потом видишь все, что в его разуме. Я считала, что так происходит у всех, но потом, поняла, что ошибалась. Это понимание пришло ко мне в возрасте пяти-шести лет, когда дети уже начинали со мной играть как-то по-особому.

Я просто стала замечать, что дети сторонятся меня, потому что от меня невозможно ничего утаить. Как учиться быть лучше, умнее, хитрее, выносливее кого-то, если этот кто-то заранее знает все о тебе? Еще я удивлялась, что взрослые испытывают неловкость и страх рядом со мной. Я очень рано поняла, что это не мне у взрослых надо просить помощи и совета, а им у меня. Поняла, что взрослые тоже хотят что-то скрывать от других, чтобы быть уверенными в том, что они в чем-то лучше и сильнее. Я поняла, что именно какое-то тотальное, общечеловеческое, общемировое несовершенство заставляет людей кого-то не любить, кого-то боятся, обманывать себя или других. А мне выпала доля знать все это заранее и быть немного в стороне от этого всего. А что с этим делать мне никто не объяснял.

Вот такие сложные думы появились в голове у меня еще в дошкольном возрасте. Но гибкий живой и энергичный ум смог эти знание пустить на пользу, не обозлиться, не замкнуться, а продолжать познавать этот мир пусть в своем необычном ключе, не так, как это делают все простые ребята.