В России он всего боялся.
Считал проклятую страной.
Он так ребенком и остался.
Нрав вздорный, тон дурной.
И будучи голштинским сиротой,
Он научился лгать, юлить.
А оказавшись на Руси святой,
Еще и пристрастился пить.
Голштинской гвардией гордясь,
Он видел в русской янычар.
Живых солдат жутко боясь,
В солдатиков игрушечных играл.
Когда вступил он на престол,
Без остановки пировал.
Уже навеселе он шел за стол.
Ночами с куклами играл.
Фридрих Второй – его герой.
Его наш русский царь боготворил.
Семь лет, прокаленных войной,
К спасенью Фридриха он отменил.
Теперь еще вчерашний враг —
Посланник прусский при дворе,
Рядом с Петром разбил бивак
И правит всем, как в страшном сне.
Но люди, близкие к Петру,
Пытались сгладить положенье.
Хоть многим царь не по нутру,
Пытаются найти себе спасенье.
Так упразднили канцелярию
Для розыска и тайных дел.
Указ издали по признанию
Раскольников, смягчая их удел.
И ведь при нем дарованы
Те вольности дворянства.
Вконец все маски сорваны
С служебного убранства.
Но все напрасно. Очевидность
Расстройства организма власти
Уж не спасает никакая милость.
Лишь ожидают новые напасти.
И раздается дружный ропот
Национального самосознанья.
Уже имеется обширный опыт
Искать с монархом расставанья.
И снова «Гвардия вперед!»
В стенах дворцовых раздается.
Петра свергать пришел черед.
Терпенья нить натужно рвется.
Подписан мирный договор.
И Фридрих, Лизаветой битый,
Уже не чаял избежать позор,
От длани русской пережитый.
Но Петр росчерком пера
Отдал все русские победы.
И Пруссия чудесно спасена.
Но чувства русские задеты.
И гвардия пришла в движенье.
Свергать царя труба зовет.
Взять на себя бразды правленья
Жене Петра пришел черед.
Прямо в гвардейские казармы
Везут жену-императрицу.
Лица солдат добры и лучезарны.
Встречают как любимую сестрицу.
Целуя платье, руки, ноги,
Ей присягают два полка.
Народ толпится для подмоги.
Все делают наверняка.
Сенат с Синодом уже в сборе.
Ей клятву верности дают.
Ликуют все и вот уж вскоре
На Петергоф к Петру идут.
Несчастный Петр от смятенья
