Прядь - страница 8

И вот, товар был распродан, непосредственного основания дел Ставроса с северянами не стало, и купец щедро расплатился с Хельгом. Ставрос знал, что удержать варягов на больший срок ему не под силу, но надеялся, что ярл выполнит одну его просьбу.

Просьба эта была об Ингваре, купец просил Хельга оставить ему сына в качестве телохранителя, хотя бы на время. Ставроса развлекали разговоры со смышлёным юношей, а его любознательность вкупе с суровой северной наружностью обещали превратить варяга в незаменимого помощника в торговле. Хельг от этого предложения наотрез отказался, сославшись на излишнюю молодость своего отпрыска, а Ингвар узнал об этом, лишь когда попутный ветер погнал их драккар в сторону устья Днепра. Новость эта повергла его в замешательство. С одной стороны, он почувствовал жгучее желание вернуться к шуму и тайнам ромейского города, а с другой, он понимал, что не готов оставить родителей, братьев, дружину. Да и правду сказать, сквозь восхищение древней столицей уже начала пробиваться тоска по дому: по крутым волховским берегам, по родным лицам, которых он уже больше года не видел, по багровым закатам на Нево-озере.

Поэтому он смиренно согласился с решением отца, лелея в душе надежду, что извилистые варяжские пути однажды вновь приведут их в этот удивительный город. С собой помимо многочисленных подарков Ставроса он увозил ещё один, который он подарил себе сам – украдкой вырванную страницу книги из библиотеки Николая. Он не удержался и сделал этот не вполне приличный жест, как бы подтверждая слова собеседников о собственной дикости. Однако, делая это, Ингвар твёрдо верил, что наступит день, когда он сможет самостоятельно понять значение написанного.

Теперь же этот листок, бережно сложенный вчетверо и упрятанный в непроницаемый кожаный мешок с железными спайками, висел у него на груди. До Константинополя – многие месяцы пути, они от него так же далеки, как и от дома, а вокруг совершенно неведомый край. Но в неведомом и прелесть, пусть иная, но в чём-то даже более притягательная, чем в уже известных ромейских землях.

Воспоминания смешались со снами, хотя гудящие ноги и не позволили в полной мере насладиться ни тем, ни другим. Ингвару показалось, что за время отдыха он и до двадцати-то не успел бы сосчитать, но на деле времени прошло куда больше – на небо уже влезла полная луна. Северяне сочли это за удачу: в совершенной темноте пробираться стало бы совсем невозможно.

Перекусили сырой рыбой – её успели запасти за время стоянки у берега, пусть и немного. Рори рядом недовольно рассуждал, что в краю, где яблоки наверняка вырастут даже на воткнутой в землю палке, они вынуждены есть такую гадость. Остальные ели молча. Покончив с трапезой, варяги как смогли замели следы своего присутствия, благо их осталось немного, – разжигать костёр дураков не нашлось.

Вскоре пришёл черёд Ингвара нести поклажу. Вес её оказался удручающе мал: пара мешков рыбы, чаячьих яиц, спасённых от морской воды лепёшек, шерстяные плащи и утратившее хозяев оружие. И всё же идти с ней оказалось гораздо тяжелее – день пути оставил от утренней бодрости лишь воспоминания, горели стёртые ноги и противно поднывали полученные в бурю ушибы. Ингвар держался крепко; постанывание Ислейва, стариковское кряхтение Бора и недовольный бубнёж Рори – всё это придавало ему сил, их слабости заставляли юношу забыть о своих. Вместе с усталостью накатывали и воспоминания о тех, кто не пережил плавания: Искро, Гудни, Злоб, Снеульв, Кётви, Мер, Ярунд, Орлик, Умил, Кнут, Ярви, Оффи… – их тени словно поджидали на лунных бликах чужого ночного мира. «Их здесь быть не может, толстолягая Ран уже утащила их на остров к своему дикому отцу…». Ингвар не знал, верит ли он в это по-настоящему, но пусть уж лучше будет так. Встряхнувшись, юноша напоминал себе, что лучшее из посильного ему сейчас – убедить себя радоваться походу. Свежий запах моря, ещё доносившийся до его ноздрей, смешиваясь с тонким ароматом пряных трав, идущих с материка, придавал ему сил. Ингвар находил радость и в клекоте не слышанных ранее птиц; в ночной темноте его слух и обоняние обострились, поэтому звуки и запахи теперь кружили голову, словно плотно сваренное пиво. Далекие зелёные холмы были в этот час абсолютно невидны, но для Ингвара они не потеряли ни капли своей притягательности. Просто манящее чувство перешло из зримого мира во владение слуха, обоняния и воображения.